Георг Эберс - Невеста Нила

Работа, по-видимому, не клеилась, девочка потирала рукой лоб и задумчиво смотрела вверх, отводя глаза от папируса. Написав несколько строк, она вдруг вскочила, подозвала Евдоксию и направилась в спальню.

Тогда гречанка вышла из своей засады; Мария бросилась обнимать старую деву, говоря, что ей предстоит исполнить нечто великое и важное. Она только что хотела разбудить свою воспитательницу, чтобы признаться во всем и попросить совета. Слова ребенка звучали искренне; девочка говорила с большим жаром и в то же время с очаровательным замешательством. Растроганная воспитательница была не в силах побранить ее и в первый раз почувствовала к этой сироте почти материнскую нежность. Узкие, эгоистичные расчеты отступили на второй план, и она была готова пожертвовать всем на свете для ребенка, вверенного ее попечению.

Мария обняла воспитательницу, умоляя не выдавать ее, а, напротив, помочь в добром деле, которое имело целью спасение Паулы и Ориона.

Глаза Евдоксии наполнились слезами, она снова принялась целовать раскрасневшееся личико Марии, называя ее своей милой, дорогой дочкой.

Это ободрило девочку. С патетической важностью, заставившей гречанку улыбнуться, Мария взяла с аналоя Библию Евдоксии, положила ее на стол и сказала, заглядывая с умоляющим видом в глаза воспитательницы:

— Поклянись мне, нет, не смейся, пожалуйста, ничего не может быть важнее этого! Поклянись мне не говорить ни одной душе, даже матери Иоанне, того, что я тебе скажу.

Евдоксия обещала хранить тайну, но отказывалась от клятвы, так как христиане не должны клясться, по евангельской заповеди; но Мария ухватилась за платье гречанки, гладя рукой ее впалые щеки и, наконец, объявила, что в противном случае она ничего не скажет. Та не могла устоять против ласк девочки, она позволила Марии взять свою руку и положить ее на Библию, а потом, как бы нехотя, произнесла за своей воспитанницей торжественные слова. После того Евдоксия в страхе и волнении села на диван, а девочка, пользуясь своей победой, тотчас свернулась клубочком у ее ног, принимаясь подробно рассказывать о Пауле и о тех опасностях, которые угрожали ей и Ориону. Мария постаралась даже представить участь Ориона в особенно мрачных красках, так как давно заметила исключительную благосклонность воспитательницы к своему дяде. До сих пор Евдоксия не переставала гладить кудри девочки и поддакивать ей, но, узнав, что Мария хочет взять на себя роль гонца, она в ужасе вскочила с дивана и решительно сказала, что не допустит осуществления этой безумной затеи. Однако малышка продолжала убеждать воспитательницу свойственным ей вкрадчивым тоном: во-первых, никто другой не мог исполнить поручение, от которого зависела жизнь Ориона и Паулы; во-вторых, путешествие через горы не представляло ничего особенно трудного. Она отлично умела ездить на лошади и не боялась жары; разве ее не брали верхом из Мемфиса в имение деда на морском берегу? Кроме того, с ней будет верный Рустем; а на горной дороге, самой безопасной в стране, где были станции, путники могли рассчитывать найти приют.

Гречанка не уступала, хотя соглашалась с тем, что намерение Марии не так уж неисполнимо, как ей представилось в первую минуту. Тогда девочка еще раз напомнила Евдоксии о данной клятве и прибавила, что ей самой грозит беда, от которой можно избавиться, уехав на время из Мемфиса. Гречанка узнала о ее встрече с епископом и о том, что Иоанна сильно тревожится за девочку.

Как ужасно должно быть существование за высокой монастырской стеной! А Мария так горячо любила свободу и деятельную жизнь среди людей! Если полководец Амру возьмет ее под свое покровительство, никто не посмеет учинить насилие над внучкой мукаукаса. Все это было высказано с большой живостью и теплотой; растроганная старая дева закрыла лицо руками и воскликнула:

— Ты затеваешь неслыханную вещь! Но, пожалуй, действительно так будет лучше. Поезжай навстречу полководцу Амру!

Пылкая девочка повисла у нее на шее.

«Да, такому пышному, свежему цветку не следовало бы зачахнуть в неволе. Марии предстоит счастливая будущность и роскошный жизненный расцвет на радость себе и другим», — подумала Евдоксия.

Она предчувствовала, что Иоанна не станет обвинять ее. Покровительствуя бегству Марии, воспитательница спасала дитя от ужасной участи — прожить свой век, терзаясь внутренним разладом. Едва ли может быть что-нибудь хуже этого! Гречанка грустно вздохнула, думая о своей собственной судьбе. Ей пришлось провести молодость по чужим домам, в постоянной зависимости, подчиняясь посторонней воле, подделываясь под чуждые интересы. При таких условиях пылкая от природы девушка с серьезными запросами мало-помалу превратилась в сухую формалистку. Горькое воспоминание о пережитом заставило ее в настоящую минуту уступить настойчивой ученице, хотя другая женщина на ее месте не допустила бы подобной слабости.

Когда наступил день, Евдоксия сама причесала девочке волосы и помогла одеться, тогда как обыкновенно Марии прислуживала горничная. Между воспитательницей и воспитанницей неожиданно возникли новые отношения, точно внучка мукаукаса в одну ночь сделалась из ребенка взрослой девушкой.

Окончив одеваться, они вышли в сад. Иоанна с Пульхерией не могли надивиться перемене обращения гречанки, но им было приятно видеть, что маленькая гостья сияла восторгом. Вдова Руфинуса охотно позволила ей отправиться в город, чтобы исполнить таинственное поручение дяди. Рустем вызвался проводить Марию; умная девочка, без сомнения, не могла затеять что-нибудь непозволительное. Карты и таблицы Ориона были своевременно отосланы ему в темницу, и, прежде чем малышка вышла из дома со своим провожатым, Гиббус вернулся обратно с письмом от узника к полководцу Амру.

Дорогой Мария условилась с Рустемом, что она присоединится к нему, при наступлении ночи, в гостинице Несита. В это время бескормицы и смертности было нетрудно найти свободных лошадей и верблюдов вместе с проводником. Опытный перс решил нанять для предстоящего путешествия только быстроногих дромадеров и запастись одной легкой палаткой «для маленькой госпожи», чтобы не затруднять себя поклажей.

Возле дома Гамалиила девочка велела масдакиту подождать ее. Золотых дел мастер встретил Марию с неподдельной радостью. Что стало с жилищем великого мукаукаса! Огонь истребил эту обитель справедливости, как и египетские города, которым тысячу лет назад было предсказано пророком разрушение. Гамалиил знал об ужасном положении Ориона и благородной девушки, подарившей ему во время суда над сирийцем Гирамом резной камень громадной ценности, а позже доверившей часть своего состояния. Еврею было приятно видеть перед собой в полном благополучии хотя бы одного из членов семьи своего покойного покровителя. Он принялся с участием расспрашивать Марию о том, о сем, пока жена ювелира побежала за абрикосовым пирожным, спеша угостить свою любимицу. Внучка покойного мукаукаса выразила желание безотлагательно переговорить с хозяином наедине. Гамалиил повел ее в свою маленькую мастерскую, прося высказаться совершенно откровенно, так как он заранее обещает исполнить любую просьбу милой гостьи.