Георг Эберс - Невеста Нила

Катерина готова была покориться какой угодно безотрадной участи, но для нее было невыносимо видеть торжество соперницы и незаметно сойти со сцены, не заявив о себе ничем таким, что могло бы поставить ее высоко в глазах Ориона. Нет, лучше погубить свое тело и душу, лучше отдаться сатане и вытерпеть все муки ада, в которые она верила так же твердо, как и в свое собственное существование.

Проходили дни за днями. Зловещая сыпь распространялась по телу больной; лихорадка усиливалась. Между тем «мотылек», преданно ухаживая за матерью, не переставала следить за приготовлениями к казни. Слухи о ней наполняли Катерину ужасом и вместе с тем невольным восторгом; она жадно расспрашивала епископа о дамаскинке, о ее отце и об Орионе.

Маленькая Мария не появлялась более в соседнем саду; бывшая подруга тревожилась о ней, пока не узнала, что девочка скрылась, желая избежать затворнической жизни за монастырской стеной.

Поселившаяся с Нарсесом в домике садовника Элиодора была совершенно здорова. Катерина умоляла провидение пощадить молодую женщину и не допустить ее самою сделаться убийцей родной матери. Девушку особенно мучила гибель Руфинуса и стольких невинных людей, потерявших жизнь по ее вине.

Так тянулись страшные, мучительные дни и ночи. Узники, попавшие в тюрьму благодаря предательству Катерины, были счастливее ее, несмотря на ужас их положения. Орион жестоко страдал; назначенный день казни Паулы приближался, и это сводило с ума несчастного юношу. Наконец тюремщик, сенатор Юстин и епископ сообщили ему, что послезавтра совершится чудовищная свадьба. Послезавтра дамаскинку украсят для проклятого языческого торжества, уберут, как невинную жертву, цветами и сочетают не с любимым женихом, а с могучим Нилом, с холодной, убийственной стихией. Были минуты, когда Орион метался, как безумный, по своей камере, обрывая струны лютни, когда ему хотелось облегчить себе душу игрой, но обыкновенно из соседней комнаты раздавался голос Нилуса, который уговаривал его не терять надежды на Бога, исполняя свой долг. И сын мукаукаса снова принимался за работу, стараясь не падать духом.

Он мог работать день и ночь, так как сенатор принял меры, чтобы узник не имел недостатка в освещении. Когда усталость брала свое, Орион бросался на жесткую постель, а потом после недолгого сна снова разбирал свои планы и списки, обдумывал, чертил, делал вычисления, если сомневался в чем-нибудь, а то стучал в стену к соседу, и его мудрый, опытный друг никогда не отказывал юноше в полезном совете. Сенатор съездил для него в Арсиною, чтобы достать из тамошнего архива нужные справки о приморской области; таким образом, важная работа приходила к концу, укрепляя мужество Ориона и поддерживая в нем веру в свои силы. Иногда он забывал на целые часы о том, что могло повергнуть в отчаяние самого мужественного человека. Как только в его комнату приходил тюремщик или сенатор со своей доброй женой, Иоанна или гречанка Евдоксия, сопровождавшая иногда вдову Руфинуса, узник посылал их с письменными или устными поручениями к Пауле, давая ей отчет о ходе своей работы. Она с искренней радостью следила за успехами его труда, и каждый знак внимания со стороны юноши ободрял ее в минуты мрачного уныния.

Не только страх перед ужасной казнью терзал сердце дамаскинки: ее отец, с которым она едва успела свидеться после долгой, безотрадной разлуки, быстро угасал на руках дочери. Больные, израненные легкие отказывались ему служить, только с большим трудом и болью мог он проглатывать несколько капель вина и немного пищи. В последние дни сознание по временам оставляло его; Паула почти радовалась этому, и друзья соглашались с ней. До больного доносились возгласы: «Да здравствует невеста Нила!», «Покажите нам невесту Нила!», «Долой невесту Нила!» Хотя умирающий не понимал значения этих выкриков, но внимая им с каким-то странным удовольствием и повторял в бреду то нежно, то задумчиво: «невеста Нила». Паула с ужасом прислушивалась к его словам, произнесенным как бы в бреду.

Ей не раз приходило в голову покончить с собой прежде, чем ее выставят напоказ всему народу. Но имела ли она право собственноручно оборвать нить своей жизни, вместо того чтобы положиться на Бога, к которому обращалась ежечасно с немыми пламенными мольбами? Нет! До последней минуты ей надо надеяться на милость Божию. И странно: всякий раз, когда ее терпение истощалось, происходило что-нибудь такое, что снова поддерживало заключенную. Это было то послание Ориона, то приход Иоанны и Пульхерии, то беседа с епископом или с отцом, который на время приходил в сознание. Сенатор Юстин с женой почти ежедневно посещали Паулу и всегда умели развлечь девушку; Мартина в особенности обладала даром читать в ее сердце. Один раз она захватила с собой письмо Элиодоры. Вдова писала тетке, что уход за дорогим больным дал совершенно иное направление ее мыслям. Нарсес постепенно выздоравливал. Элиодора думала только о том, чтобы окончательно восстановить его силы и по возможности скрасить жизнь несчастного юноши. Орион представлялся ей теперь не более, как милым видением прошлого.

Так проходило время заключенной, и теперь только две ночи отделяли ее от праздника Сераписа, когда предстояло совершиться неслыханной свадьбе. К вечеру Паулу навестил епископ: он счел своим долгом сообщить ей, что ритуал назначен на послезавтра. Иоанн все еще твердо надеялся, что Бог не допустит такого кощунства и бесчеловечного насилия, хотя мемфиты не слушались больше своего пастыря. Во всяком случае прелат не хотел покидать осужденную и решил проводить ее к месту казни. Уважение к высокому сану епископа могло послужить защитой невинной жертве. В заключение Иоанн обещал заботиться о больном префекте до самой его смерти, а также исполнить все прочие распоряжения узницы.

Паула давно ожидала своей ужасной участи, стараясь примириться с неизбежным, но все-таки роковая весть сразила дамаскинку, как удар молнии. Девушка упала в объятия верной Перпетуи и замерла у нее на груди. Прошло несколько минут, прежде чем она опомнилась и могла поблагодарить епископа. Иоанн был потрясен этой сценой. Он горько сожалел о невозможности оказать заключенной действенную помощь. Ответ патриарха на его жалобу не оправдал ожиданий епископа. Хотя Вениамин строго осуждал нечестивое жертвоприношение, но в таком духе, что его пастырское послание не могло напугать еретиков, впавших в языческий соблазн. Однако прелат все еще хотел испытать, какое действие произведет увещание патриарха на мемфитов, и велел сделать несколько его копий; завтра утром им предстояло появиться в сенате, на городской площади и на стенах общественных зданий, хотя Иоанн сомневался, чтобы эта мера могла образумить жителей города.