Георг Эберс - Невеста Нила

В первой половине V века возникло очередное еретическое учение — несторианство, названное по имени архиепископа Нестория [100], последователи которого отрицали догмат о божественной сущности Христа, утверждая, что Пресвятая Дева Мария родила простого человека — Иисуса, с которым потом Бог соединился нравственно и обитал в нем, как в храме, подобно тому как прежде Он обитал в Моисее и других библейских пророках. Третий Эфесский вселенский собор 431 года осудил и отверг ересь Нестория, вновь подтвердил непреложность Никеоцареградского Символа и запретил вносить в него какие бы то ни было изменения и дополнения.

В сороковых годах того же века архимандрит одного константинопольского монастыря Евтихий, отвергая ересь и защищая Божественное достоинство Христа, настолько переусердствовал, что сам впал в крайность и начал учить, будто в Иисусе Христе человеческое естество было совершенно поглощено Божественной сущностью, поэтому в Спасителе наличествует только одно Божественное естество. Последователей этого лжеучения назвали монофизитами (одноестественниками). Четвертый Халкидонский вселенский собор 451 года отверг монофизитство и определил истинное учение церкви: «Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек; по Божеству Он вечно рождается от Отца, по человечеству он родился от Девы Марии и во всем подобен нам, кроме греха. При воплощении (рождении) Божественная и человеческая сущность соединились в Христе, как в едином лице, неслиянно и неизменно (вопреки Евтихию), нераздельно и неразлучно (вопреки Несторию). Монофизитство очень широко распространилось в Сирии и Египте, так как эти провинции особенно тяготились гнетом Византии и стремились от нее отделиться.

Христианская церковь при всем своем желании, разумеется, не могла предотвратить упадка Империи. Мало-помалу провинциальные епископы и их союзники по классу — земельные магнаты — начали склоняться к союзу с «варварскими королями», старались внушить им представление о святости и неограниченности их власти, и даже доказывали современникам не только неизбежность, но даже благодетельность грядущего падения Империи. Она, по словам пастырей, несет заслуженную кару за нечестие своих правителей, «варварские» же государи несравненно чище и нравственнее римлян и потому побеждают их. Таким способом западноимперская церковь приспосабливалась к изменившимся условиям и постепенно переходила на службу к новому господствующему классу — феодалам.

В течение V и VI веков Византия медленно, но неуклонно утрачивала былое величие и могущество в непрерывной борьбе с варварами на Севере и сасанидским [101]Ираном на Востоке. В 30-х годах VII века на ее южных границах появился новый могущественный враг — Арабский Халифат, возникший на просторах Аравийского полуострова.

Подавляющее число арабских племен, населявших тогда этот самый обширный на земном шаре полуостров, были кочевниками-скотоводами, ибо для скотоводства в Аравии имелось несравненно больше возможностей, чем для земледелия, на преобладающей площади территории носившего оазисный характер. Кочевники-бедуины (от араб., бадауин — обитатели пустыни) разводили главным образом верблюдов и мелкий рогатый скот — коз, реже — овец.

Юг и юго-восток Аравии занимало арабское государство Йемен. На его землях еще в I веке до н. э. сложилась развитая земледельческая культура, обусловленная наличием более обильных водных ресурсов. Оседлые племена земледельцев выращивали финиковую пальму, ячмень, сорго, виноград, плодовые деревья.

Более раннее экономическое развитие Йемена по сравнению с центральными областями Аравийского полуострова в значительной степени определялось той активной посреднической ролью, которую он издавна играл в торговле Египта, Сирии и Палестины, а со II века н. э. и всего Средиземноморья, с Эфиопией и Индией.

Языческие верования и культы древних арабов представляли собой довольно хаотическое соединение элементов фетишизма, тотемизма, поклонения явлениям природы, особенно небесным светилам, и полидемонизма. Фетишизм выражался в почитании камней, в первую очередь метеоритного происхождения, а также в поклонении идолам — изображениям разных богов или демонов. Элементы тотемизма в VII веке являлись уже пережитком и сохранялись, пожалуй, лишь в названиях племен (лиса, шакал, собака и т. д.). Полидемонизм выражался в почитании демонов, именуемых джиннами, которые по представлениям арабов являлись существами многоликими, но вполне антропоморфными, к тому же двуполыми и способными давать потомство, чему не мешало издревле бытовавшее в народе представление о джиннах, как о существах, состоящих только из огня и воздуха. Каждое племя верило в своего особого джинна-покровителя. При этом идея племенного божества не только не исключала, а, наоборот, подразумевала существование иных джиннов — покровителей других племен. Такие религиозные представления можно определить как патриархальный генотеизм — форму политеизма (многобожия), признающую многих богов, однако выделяющую среди них одного главного, вокруг которого сосредоточен религиозный культ.

Наглядным образцом подобного вида верований арабам долгое время служила Кааба ( араб., к'аб — куб), небольшой каменный храм кубической формы, стоявший на центральной площади города Мекки — перевалочного пункта на оживленном караванном пути из стран Средиземноморья в Йемен. Городские кварталы Мекки заселяли отдельные роды многочисленного племени Курейш. В стену Каабы был вделан «черный камень» (метеорит) — главный фетиш курейшитов. Внутри храма стояло более трехсот идолов, каждый из которых служил объектом поклонения того или иного племени, регулярно посещавшего Мекку с целью паломничества или торговли. Терпимость мекканцев к культам чужих богов объяснялась элементарным меркантилизмом: сделавшись при посредстве Каабы чуть ли не общеарабским святилищем — своеобразным пантеоном, — Мекка получала изрядные доходы как от торговли с паломниками, так и от их обслуживания.

Торговые связи аравитян с соседними странами способствовали проникновению в их среду из Эфиопии и Сирии иудейства и христианства, которые были приняты некоторыми племенами. Тем не менее обе эти религии широкого распространения среди народных масс не получили, возможно, потому, что для полного и сознательного восприятия они требовали слишком глубокого и к тому же в определенной мере абстрактного осмысления. Поэтому в VI веке на юге Аравии, где первобытный натурализм языческих культов и примитивно-чувственные мифологические представления уже утратили в значительной мере власть над сознанием аравитян, сложилось более простое учение ханифов, признававших единого Бога и заимствовавших у христианства и иудаизма некоторые общие черты и верования.