Георг Эберс - Невеста Нила

Катерина видела из своей засады только эти мешки, наполненные, вероятно, золотом, и того человека, который смущал ее покой. Никогда еще Орион не казался ей таким прекрасным. Длинная черная одежда придавала особую стройность его грациозной фигуре, густые вьющиеся волосы обрамляли бледное лицо. Оно было так серьезно и так неотразимо привлекательно! Мысль о том, что этот красавец еще недавно называл ее своей невестой, осыпал нежными словами и поцелуями, а теперь изменил ей с другой, была невыносима.

Катерина почувствовала резкую боль в груди, которая отозвалась у нее в мозгу. Девушка ясно представляла себе, как теперь сын мукаукаса стоит перед Паулой и смотрит на нее тем же страстным взглядом, каким смотрел на Катерину при свете луны, под тенью сикомора.

Чувствовала ли дамаскинка вполовину то блаженство, каким переполнилась душа Катерины, когда Орион говорил ей о своей любви? Пылкой девушке хотелось перепрыгнуть через изгородь, ворваться в дом соседа и стать между Паулой и своим неверным женихом. Но она сидела, не шевелясь, поглощенная недобрыми мыслями. Жилище Руфинуса было погружено в полную тишину, как будто оно заснуло под палящими лучами солнца. В саду плескался фонтан, и его монотонный прерывистый шум навевал дремоту. Бабочки, пчелы и жуки кружились над цветами; птицы, вероятно, спали, потому что ни одна из них не нарушала своим щебетанием удручающего безмолвия. Каррука стояла против подъезда, возница сполз с козел и уселся вместе с другими невольниками в тени поддерживающих веранду колонн. Все они дремали, свесив головы на грудь; только лошади переминались с ноги на ногу, отмахиваясь от слепней.

Катерина защищала голову от жгучих лучей солнца широким листом; она не взяла ни зонтика, ни шляпы, чтобы не быть замеченной. Полуденный жар усиливался. Томительно проходила минута за минутой, время тянулось невыносимо долго, однако волнение мешало девушке задремать. Она могла обойтись без солнечных часов, потому что привыкла определять время по тени знакомых предметов. Теперь до полудня оставалось только три четверти часа, а в доме Руфинуса было тихо, как и прежде. Патриарх мог приехать уже скоро, а дочь Сусанны еще не успела принарядиться.

Боясь опоздать, она побежала в свою комнату, велела служанке причесать себя и позволила ей пришпилить к своим кудрям несколько роз. Потом Катерина с лихорадочной торопливостью надела синевато-зеленое платье с вышитыми каемками, застегнула пеплос дорогими пряжками и хотела украсить свою пухлую ручку браслетом с сапфирами, но нечаянно сломала замочек и небрежно швырнула драгоценность в ящик с другими золотыми украшениями, как швыряют наземь незрелое яблоко. Шалунья наскоро продела руку в золотую спираль, покрывшую ей половину предплечья, и захватила с собой остальные украшения, намереваясь надеть их в своей засаде. Служанка получила приказание прийти за ней в полдень с букетом для патриарха. Едва Катерина успела взойти на горку, как Нилус показался в дверях дома. Невольники несли за ним несколько кожаных мешков, которые положили в карруку. Казначей и врач Филипп сели в экипаж и выехали из сада.

«Паула опять доверила свое состояние Ориону, — подумала Катерина. — Они, очевидно, помирились, и с этих пор между домом Руфинуса и семейством наместника возникнут постоянные сношения. Хитро придумано, но погодите, погодите!»

Она стиснула белые зубки, однако сохранила достаточно самообладания, чтобы не просмотреть того, что происходило дальше.

Во время ее отсутствия во двор Руфинуса привели вороного коня Ориона. Берейтор проводил его вместе со своей лошадью. Заметив это, девушка прошептала с насмешливой улыбкой:

— По крайней мере он не сейчас берет Паулу с собой!

Наконец в дверях показалась дамаскинка. Следом за ней, почти рядом, шел Орион. Его щеки пылали, глаза горели радостью, но Паула сохраняла свою благородную, гордую осанку. А он! Как очарованный, смотрел юноша на свою спутницу, его грудь высоко поднималась под складками траурной одежды. Паула сегодня также надела траур. Это было понятно; они были близкими людьми, и она хотела разделить его горе, хотя бежала из дома мукаукаса, как из тюрьмы. О, добродетельная красавица прекрасно знала, что ей идут темные цвета!

По величавой осанке, плавным движениям и высокому росту, они оба казались высшими существами, созданными один для другого. Даже Катерина не могла не признать этого.

Они разговаривали между собой, медленно прохаживаясь по садовой дорожке и временами останавливаясь. Дочь Сусанны кралась за ними позади высокой изгороди.

— Ты сделала для меня так много, — сказал Орион, — что я не решаюсь попросить у тебя еще одной милости. Тебе известно, какой тяжелый удар обрушился на меня по вине маленькой Марии. Но бедная девочка руководствовалась в своей необдуманной откровенности только любовью к правде и обожанием к тебе.

— Ты хочешь, чтобы я повидалась с ребенком? — спросила Паула. — Я согласна, но только…

— В чем же дело?

— Ты должен прислать Марию сюда. Я ни за что не поеду к вам.

— К сожалению, малышка еще не успела оправиться после болезни и едва ли в состоянии выйти из дому, а между тем моя мать избегает встречаться с ней так явно, что это еще больше расстраивает несчастного ребенка.

— Неужели Нефорис может так жестоко поступать со своей любимицей?

— Вспомни, как дорог был ей мой отец, — со вздохом отвечал Орион. — При взгляде на внучку матери тотчас приходит на память его страдальческая кончина. Мария неосознанно сделала мне и отцу страшное зло, отравив ему последние минуты жизни. Бабушка видит в ней злого гения семьи.

— Марию необходимо забрать из вашего дома, — с волнением произнесла дамаскинка. — Пришли ее сюда! Дом Руфинуса — обитель отрады и утешения.

— Благодарю тебя от всего сердца! Я буду убедительно просить мою мать…

— Непременно постарайся настоять на этом! — перебила Паула. — Ты видел дочь моего почтенного хозяина Пульхерию?

— Да, она прелестное создание.

— Пульхерия скоро привяжется всем сердцем к Марии.

— А нашей малышке скучно в одиночестве с тех пор как Сусанна не пускает к нам больше свою дочь.

Тут разговор перешел на Катерину, и молодые люди заговорили о ней и о Марии, как о милых, достойных всяческого расположения детях, а когда Орион заметил, что его племянница умна не по летам, Паула прибавила с легким упреком:

— Катерина также созрела в эти последние дни. Из веселой малютки сделалась взрослой девушкой, пережитые ею испытания лежат тяжелым гнетом на ее когда-то беззаботном сердечке.

— Она скоро утешится, поверь мне! — отвечал сын мукаукаса. — Мое легкомыслие принесло ей много горя; да, пожалуй я изрядно виноват перед Катериной. Зачем я послушался матери и просил ее руки… Однако оставим это. На том пути, который я предначертал себе, у меня может быть только одна избранница…