Георг Эберс - Император

При этих словах она плотно закуталась в свою накидку, но Титиан указал на печи, стоявшие посреди залы, и произнес:

— А мне казалось, что мы перерезали тетиву у лука египетской зимы, и без того не слишком туго натянутую.

— Все еще молод, все еще полон образов, все еще поэт! — ответила императрица вялым тоном. — Два часа тому назад, — продолжала Сабина, — я виделась с твоей женой. Ей в Африке, по-видимому, не везет. Я ужаснулась, найдя прекрасную матрону Юлию в таком состоянии. У нее нехороший вид.

— Годы — враги красоты.

— Часто; но истинная красота нередко выдерживает их нападение.

— Ты сама служишь живым доказательством правдивости этого утверждения.

— Ты хочешь сказать, что я становлюсь старой?

— Нет, что ты умеешь оставаться прекрасной.

— Поэт! — прошептала императрица, и ее тонкая верхняя губа искривилась.

— Нет, государственные дела не в ладу с музою.

— Но кому вещи кажутся более прекрасными, чем в действительности, или кто дает им имена более блистательные, чем они заслуживают, того я называю поэтом, мечтателем, льстецом, как случится.

— Скромность отклоняет даже заслуженное поклонение.

— К чему это пустое перебрасывание словами? — вздохнула Сабина, глубоко опускаясь в кресло. — Ты посещал школу спорщиков здешнего Музея, а я — нет. Вон там стоит софист Фаворин… он, вероятно, доказывает астроному Птолемею, что звезды не что иное, как кровавые пятнышки в нашем глазу, а мы воображаем, что видим их на небе. Историк Флор 29записывает этот важный разговор; поэт Панкрат 30воспевает великую мысль философа, а какая задача выпадает по этому поводу на долю вон того грамматика — это ты знаешь лучше меня. Как его зовут?

— Аполлонием 31.

— Адриан дал ему прозвище Темный. Чем труднее бывает понять речь этих господ, тем выше их ценят.

— За тем, что скрыто в глубине, приходится нырять, а то, что плавает на поверхности, уносится любой волной или становится игрушкой ребятишек. Аполлоний — великий ученый.

— В таком случае моему супругу следовало бы оставить его при его учениках и книгах. Он пожелал, чтобы я приглашала этих людей к моему столу. Относительно Флора и Панкрата я согласна, но другие…

— От Фаворина и Птолемея я легко мог бы освободить тебя; пошли их навстречу императору.

— Для какой цели?

— Чтобы развлекать его.

— Его игрушка при нем, — возразила Сабина, и ее губы искривились на этот раз с выражением горького презрения.

— Его художественный взор, — сказал префект, — наслаждается часто прославляемой красотой форм Антиноя, которого мне еще до сих пор не удалось видеть.

— И ты жаждешь посмотреть на это чудо?

— Не стану отрицать.

— И тебе все-таки хочется отдалить встречу с императором? — спросила Сабина, и ее маленькие глаза взглянули пытливо и подозрительно. — Так хочешь ты отсрочить приезд моего супруга?

— Нужно ли мне говорить тебе, — отвечал Титиан с живостью, — как радует меня после четырехлетней разлуки свидание с моим повелителем, товарищем моей юности, величайшим и мудрейшим из людей? Чего бы не дал я, чтобы он был теперь уже здесь, и все же я желаю, чтобы он приехал сюда не через одну, а через две недели.

— В чем же дело?

— Верховой гонец привез мне сегодня письмо, в котором император извещает, что хочет поселиться не в Цезареуме, а в Лохиадском дворце.

При этом известии лоб Сабины нахмурился, глаза стали мрачными и неподвижными, опустились, и, закусив нижнюю губу, она прошептала:

— Это потому, что здесь живу я!

Титиан сделал вид, будто не слышал этого упрека, и продолжал небрежным тоном:

— Он найдет там тот обширный вид вдаль, который он любит с юных лет. Но старое здание в упадке, и я с помощью нашего превосходного архитектора Понтия уже приступил к делу, употребляя все силы, чтобы по крайней мере одну часть дворца сделать возможной для жилья и не совсем лишенной удобств, но все-таки срок слишком короток для того, чтобы… что-либо подходящее… достойное…

— Я желаю видеть своего супруга здесь, и чем скорее, тем лучше! — решительно прервала императрица. Затем она повернулась к довольно отдаленной от ее кресла колонне, тянувшейся вдоль правой стены залы, и крикнула: — Вер!

Но ее голос был так слаб, что не достиг цели, и потому она снова повернулась лицом к префекту и проговорила:

— Прошу тебя, позови ко мне Вера, претора Луция Элия Вера.

Титиан поспешил исполнить приказание. Уже при входе он обменялся дружеским приветствием с человеком, с которым пожелала говорить императрица. Вер же заметил префекта лишь тогда, когда тот вплотную к нему подошел, ибо сам он стоял в центре небольшой группы мужчин и женщин, слушавших его с напряженным вниманием. То, что он рассказывал им тихим голосом, по-видимому, было необыкновенно забавно, так как его слушатели употребляли усилия для того, чтобы их тихое, сдержанное хихиканье не превратилось в потрясающий хохот, который ненавидела императрица.

Через минуту, когда префект подходил к Веру, молодая девушка, хорошенькая головка которой была увенчана целой горой маленьких кругленьких локончиков, ударила претора по руке и сказала:

— Это уж слишком сильно; если ты будешь продолжать в таком духе, я стану впредь затыкать уши, когда ты вздумаешь заговорить со мной. Это так же верно, как то, что меня зовут Бальбиллой 32.

— И что ты происходишь от царя Антиоха, — прибавил Вер с поклоном.

— Ты все тот же, — засмеялся префект, мигнув забавнику. — Сабина желает говорить с тобою.

— Сейчас, сейчас, — отозвался Вер. — Моя история правдива, — продолжал он свой рассказ, — и вы все должны быть благодарны мне, потому что она освободила вас от этого скучнейшего грамматика, который вон там прижал моего остроумного друга Фаворина к стене. Твоя Александрия нравится мне, Титиан, но все-таки ее нельзя назвать таким же великим городом, как Рим. Здесь люди еще не отучились удивляться. Они все еще впадают в изумление. Когда я выехал на прогулку…

— Говорят, твои скороходы с розами в волосах и крылышками на плечах летели перед тобою в качестве купидонов.

— В честь александриек.

— Как в Риме — в честь римлянок, а в Афинах — в честь аттических женщин, — прервала его Бальбилла.

— Скороходы претора мчатся быстрее парфянских скакунов! — воскликнул постельничий императрицы. — Он назвал их именами ветров.

— Чего они вполне заслуживают, — добавил Вер. — А теперь пойдем, Титиан.

Он крепко и по-дружески взял под руку префекта, с которым был в родстве, и прошептал ему на ухо, пока они вместе приближались к Сабине:

— Для пользы императора я заставлю ее ждать.

Софист Фаворин, разговаривавший в другой части залы с астрономом Птолемеем, грамматиком Аполлонием и философом-поэтом Панкратом, посмотрел им вслед и сказал: