Георг Эберс - Император

Послушные приказанию префекта, привратник и его жена не ложились спать, и как только певец услыхал стук приближавшейся колесницы, в которой ехал император, он поспешил к дворцовым воротам и отворил их.

Развороченная мостовая и люди, занятые восстановлением ее, заставили Титиана и его спутников выйти из экипажа и пройти мимо самого домика Эвфориона.

Адриан, от глаз которого не могло укрыться ничего, казавшегося ему достойным внимания, остановился перед широко отворенной дверью жилища привратника и заглянул в приветливую комнату, украшенную цветами, птицами и статуей Аполлона. На пороге стояла Дорида в новом платье, ожидая префекта. Титиан от души приветствовал ее; он привык обмениваться с нею несколькими веселыми и умными словами каждый раз, как посещал Лохиадский дворец.

Собачонки уже заползли в свои корзинки, но, почуяв чужую собаку, с громким лаем кинулись мимо своей госпожи на двор, так что, отвечая на любезное приветствие своего покровителя, Дорида не раз была принуждена унимать Евфросину, Аглаю и Талию, выкликая их звонкие имена.

— Великолепно, превосходно! — вскричал Адриан, указывая на внутренность дома. — Идиллия, настоящая идиллия! Кто мог бы ожидать, что найдет такой веселенький мирный уголок в самом беспокойном, самом хлопотливом городе империи.

— Мы с Понтием тоже были изумлены при виде этого гнездышка и потому оставили его нетронутым, — сказал префект.

— Понятливые люди понимают друг друга, и я благодарю вас за то, что вы пощадили этот домик, — сказал император. — Какое предзнаменование, какое благоприятное, в высшей степени благоприятное предзнаменование! Грации принимают меня здесь в старых стенах: Аглая, Евфросина, Талия.

— Приветствую тебя, господин! — сказала префекту Дорида.

— Мы являемся поздно, — заметил Адриан.

— Это не беда, — засмеялась старуха.

— Здесь, на Лохиаде, вот уже с неделю как мы и без того разучились отличать день от ночи, и притом хорошее никогда не приходит слишком поздно.

— Сегодня я привез с собой достойнейшего гостя, — сказал Титиан, — великолепного римского архитектора Клавдия Венатора. Он только несколько минут тому назад сошел с корабля.

— В таком случае глоток вина принесет ему пользу; есть хорошее мареотское 76белое из виноградника моей дочери, что живет на берегу озера. Если твой друг желает оказать честь простым, скромным людям, то я попрошу его войти к нам. Не правда ли, господин, у нас чисто, а из кубка, который я подам ему, подобало бы пить самому императору? Кто знает, что найдете вы там, наверху, в этой ужасной суматохе?

— Я с удовольствием принимаю твое приглашение, матушка, — отвечал Адриан.

Дорида наполнила кубок вином и сказала:

— А вот вода для смешения.

Император взял кубок работы Поллукса, с удивлением посмотрел на него и сказал, прежде чем поднес его к губам:

— Мастерское произведение, матушка. Из чего же здесь будет пить император, если привратники употребляют такие сосуды? Кто выполнил эту превосходную работу?

— Мой сын вырезал этот кубок для меня в свободные часы.

— Он дельный скульптор, — прибавил Титиан.

Выпив вино с большим удовольствием, император поставил кубок на стол и сказал:

— Отличное питье. Благодарю тебя, матушка!

— И я тебя за то, что ты называешь меня матерью. Нет более прекрасного названия для женщины, которая вырастила хороших детей, а у меня их трое, и их не стыдно показать.

— Так желаю тебе счастья для них, моя матушка, — сказал император. — Мы еще увидимся, потому что я останусь на несколько дней здесь, на Лохиаде.

— Теперь, среди этой суматохи?

— Этот великий архитектор, — сказал Титиан в пояснение, — будет помогать Понтию.

— Понтий не нуждается ни в чьей помощи! — вскричала старуха. — Это человек крепкого закала. Его предусмотрительность и энергия, по словам моего сына, несравненны. Да и сама я видела, как он распоряжался, а я умею различать людей.

— А что тебе в нем более всего понравилось? — спросил Адриан, которому пришлось по сердцу непринужденное обращение умной старухи.

— Он ни на минуту не теряет спокойствия при всей этой спешке. Говорит не больше и не меньше, чем нужно, умеет быть строгим, где это необходимо, и ласков с нижестоящими. На что он способен как художник, об этом я не могу судить, но знаю наверное, что он действительно дельный человек.

— Я сам его знаю, — сказал император, — и ты правильно его описываешь; но мне он показался несколько строже.

— Как мужчина, он должен уметь быть твердым. Но он тверд только там, где нужно; а каким добрым он может быть — это он нам показывает ежедневно. Когда часто сидишь одна, то видишь его отношение. И вот я заметила: кто надменен и крут с маленькими людьми, тот и сам не больно велик, ибо он считает нужным так поступать из опасения, как бы его не сочли таким же ничтожным, как тот бедняк, с которым он имеет дело. Кто чего-нибудь стоит, тот знает, что его сразу отличат, даже если он обращается с нашим братом как с равным. Так поступают Понтий и высокородный наместник, а также и ты, его друг. Что ты приехал — это хорошо, но, как сказано, наш архитектор управился бы и без тебя.

— Ты, по-видимому, не особенно высокого мнения о моей будущей работе; это огорчает меня, потому что ты прожила жизнь с открытыми глазами и научилась правильно судить о людях.

Тут Дорида умно и пытливо посмотрела на императора своими ласковыми глазами и отвечала уверенным тоном:

— От тебя… от тебя веет величием, и, может быть, твои глаза увидят многое, что ускользнет от Понтия. К некоторым избранным людям музы особенно расположены, и ты, видимо, принадлежишь к их числу.

— Что наводит тебя на эту мысль?

— Я узнаю это по твоему взгляду и по челу.

— Ясновидица!

— Нет, я вовсе не ясновидица. Но я — мать двух сыновей, которым бессмертные тоже даровали нечто особливое, что я не в силах описать. У них я заметила это впервые, а когда потом примечала то же у художников и у некоторых других, то эти люди всегда оказывались самыми выдающимися в своем кругу. А что ты далеко превосходишь всех остальных — в этом я готова поклясться.

— Не давай клятвы так легко, — засмеялся император, — мы еще поговорим с тобой, матушка, а при прощании я спрошу тебя: не обманулась ли ты во мне? Теперь пойдем, Телемах. Тебя, кажется, в особенности занимают птицы этой женщины.

Эти веселые слова были обращены к Антиною, который переходил от одной клетки к другой и с любопытством и удовольствием рассматривал спящих пернатых любимцев старухи.

— Это твой сын? — спросила Дорида, указывая на юношу.

— Нет. Это мой ученик, но я обращаюсь с ним как с сыном.

— Красивый парень!

— Посмотри, наша старуха еще засматривается на юношей.