Георг Эберс - Homo sum (Ведь я человек)

Повинуясь приказанию Павла, юноша взял три золотых из денег, спрятанных в пещере, запасся хлебом, захватил лук и стрелы, подошел к пещере отца, чтобы послать спавшему последний привет, и поспешил в Раиту.

Наслаждаясь сознанием своей силы и мужества, гордясь достойной будущего воина нелегкой задачей и радостно решившись выполнить ее, не щадя своей жизни, спешил он вперед при ясном свете месяца.

Изгибы дороги на местах, недоступных и привычных путникам, для него не существовали, и он пробирался прямиком то вверх, то вниз по скалам. На ровных местах юноша пускался бегом, точно за ним гнались преследователи. После восхода солнца он немного поел и тотчас же поспешил далее, не обращая внимания на полдневный жар и на сыпучий прибрежный песок, в котором вязли ноги.

Предавшись всей душою своей задаче, Ермий не думал уже ни о Сироне, ни о своей прошлой жизни, а только о горах по ту сторону моря да о блеммийцах, и прикидывал, как бы удачнее подкрасться к ним и, узнав их намерения, опять поскорее вернуться к морю и к своим.

Наконец, когда усталость начала томить его все более и более, когда полдневный жар становился все тягостнее, и кровь начала усиленнее приливать к сердцу и быстрее стучать в висках, он уже совсем перестал думать, и в сознании его осталось только одно желание, как можно скорее достигнуть своей первой цели.

В третий час пополудни юноша увидел издали пальмы местечка Раиту и, приободренный, еще ускорил шаг.

Еще до захода солнца он передал тамошним анахоретам, что александриец отказывается от их предложения и остается на святой горе.

Вслед за тем Ермий отправился к маленькой пристани, чтобы сторговаться с рыбаками местечка насчет лодки.

Пока он сговаривался с одним пожилым лодочником из амалекитян, который со своим черноглазым сынишкой перебирал сети, показались вдруг два всадника, приближавшиеся крупной рысью к заливу, где среди нескольких мелких барок стояло на якоре большое грузовое судно.

Рыбак указал на это судно, говоря:

— Оно ждет каравана из Петры. А вот тот человек на муле — это великий императорский военачальник, который командует над римлянами в Фаране.

Ермий увидел Фебиция в первый раз и даже испугался, когда тот подошел к нему и к рыбаку.

Повинуясь инстинкту самосохранения, он чуть было не пустился бежать; но его ясный взор уже встретился с тусклым и притом пытливым взором центуриона, и, покраснев за самого себя, он остановился, скрестил руки и гордо и уверенно ждал галла, который подъезжал вместе со своим спутником прямо к нему.

Талиб уже прежде видал юношу вместе со Стефаном, узнал его сейчас же и спросил, давно ли он здесь, или только что пришел с горы.

Ермий отвечал правдиво и понял теперь, что центурион ищет не его.

Совершенно успокоившись, глядел юноша не без некоторого любопытства на римлянина и невольно улыбнулся, увидя, как этот худощавый старый солдат, утомленный долгим и быстрым переездом, едва держался на своем муле, и вспомнив, что этот жалкий и бессильный человек — муж цветущей, веселой Сироны.

Не чувствуя перед этим человеком ни малейшего раскаяния в своем проступке, он невольно отдался какому-то внезапно явившемуся шаловливому настроению и, чуть не расхохотавшись, ответил на вопрос Фебиция, не встретил ли он на пути светловолосую женщину с хромой собакой:

— Как же! Такую женщину я видел и собаку ее тоже, только она, кажется, не хромала.

— А где ты ее встретил? — спросил быстро Фебиций. Ермий покраснел, потому что теперь был вынужден сказать неправду и мог, пожалуй, повредить Сироне каким-нибудь ложным показанием. Поэтому он не дал сразу определенного ответа, но спросил:

— Что, эта женщина, верно, совершила какое-нибудь преступление, что вы ее преследуете?

— Тяжкое преступление, — ответил Талиб, — она жена этого господина и…

— До ее преступления никому нет дела, кроме меня, — перебил Фебиций своего спутника резким тоном. — Надеюсь, что этот молодец видел лучше тебя, тогда как ты принял за Сирону какую-то расплакавшуюся вдову из Айлы с ребенком на руках, бежавшую за караваном. А как тебя зовут, малый?

— Ермий, — отвечал тот, — а ты кто такой?

Галл раскрыл было рот для гневного ответа, но удержался и сказал:

— Я начальник императорских войск и спрашиваю тебя, что это была за женщина, которую ты видел, и где ты ее встретил?

Злобный взгляд Фебиция и слова его проводника показали Ермию, что бежавшей Сироне не ждать добра, если ее поймают, и отнюдь не желая помогать ее преследователям, он ответил быстро, дав полную волю своему шаловливому настроению:

— Я встретил, верно, не ту, которую вы ищете, потому что та, которую я видел, никак не может быть женою этого человека, — а скорее могла бы быть его внучкой! Волосы были у нее золотистые и лицо румяное, а собачку она звала Ямбой.

— Где ты встретил ее? — крикнул центурион.

— В рыбацкой деревушке, у подошвы горы, — отвечал Ермий. — Она села в лодку и уехала.

— По направлению к северу? — спросил галл.

— Полагаю так, — кивнул Ермий, — но наверно не знаю, потому что я торопился и не мог посмотреть ей вслед.

— Значит, придется искать ее в Клизме, — воскликнул Фебиций амалекитянину. — Если бы только добыть лошадь в этой проклятой пустыне.

— Туда четыре дня пути, — заметил Талиб, покачав головой, — а проехав Элим, мы до самого Моисеева колодца не найдем воды. Я пересяду на верблюда.

— А хоть бы вы и нашли хороших рысаков, — перебил его Ермий, — то все-таки тебе, центурион, не следовало бы уезжать так далеко от оазиса, потому что на том берегу, как говорят, собираются блеммийцы, и я сам послан туда лазутчиком и поеду, как только стемнеет.

Фебиций потупил глаза в мрачном раздумье. И до него уже дошла весть, что дикари готовятся к новому набегу, и угрюмо, но решительно приказал он амалекитянину, повернувшись спиною к

Ермию:

— Поезжай ты один в Клизму и постарайся поймать ее; я не хочу и не могу из-за этой презренной женщины пренебречь службой.

Ермий посмотрел вслед отъехавшим и весело рассмеялся, увидя, как оба вошли в гостиницу.

Прежде чем пуститься в море, он прилег на сети в рыбацкой лодке, нанятой у старика за золотой, и подкрепил свои силы, проспав несколько часов крепким сном.

Он велел разбудить себя при восходе луны и, встав, помог мальчику, который собирался ехать с ним и умел управлять рулем и парусом, столкнуть лодку с берега в воду.

Вскоре он уже несся при легком попутном ветерке по сверкающей глади моря, и ему было так легко и весело, как молодому орлу, который покинул тесное гнездо и в первый раз расправил свои могучие крылья.

Он готов был ликовать в этом еще не изведанном ощущении свободы, и мальчик у руля только покачивал головой от удивления, видя, как Ермий хотя и неловко, но с необычайной силой работает веслами.