Вячеслав ШИШКОВ - Емельян Пугачев (Книга 2)

– Врешь, не погаснешь, – улыбаясь в бороду, говорил Пугачёв, и его щекастое лицо в трепетном свете кажется медно-красным. – Светиленка-то в свечке зарубежная… – Он приготовил свечу сам, предварительно пропитав светильню особым составом, секрет которого вывезен был им еще из Кенигсберга. Однако технику взрывания знал он только понаслышке, хотя и объявлял себя «полным сего дела знатецом».

Яков же Кубарь во взрывных работах еще меньше Пугачёва смыслил. А ведь дело предстояло опасное: десять пудов пороха – не шутка!

Пугачёв шел на верный риск, он в полном сознании ставил свою жизнь на карту. Все трое подошли, наконец, к бочонку с порохом. У всех заныло, затосковало под ложечкой.

– Ну вот, – сказал Емельян Иваныч, – таперь будем взрыв чинить. – В сыром и глубоком подземелье обычно громкий голос его звучал глухо, придушенно. С потолка просачивалась влага, покапывало и на бочонок.

– Ну, Кубарь, значит, начнем?

– Начнем, батюшка…

– Дай-ка сухую тряпицу.

– Нету, батюшка, не запаслись. Ужо я сбегаю, – сказал Кубарь.

– Стой, некогда!.. Ну те к сатане… – Пугачёв сбросил с плеч чекмень, снял тонкого холста набойчатую рубаху, скомкал её и втиснул вместо отсыревшей тряпки в стоявший вверх дном бочонок с порохом. – Таперь так… Я этот огарок укреплю в середке бочонка, в тряпках. Огарок догорит, огонь и перейдет на тряпки… Понял? А мы к тому времени успеем выскочить.

Ну, молитесь богу! – и он стал укреплять в тряпье горящий огарок.

– Как бы не упала свеча-то, борони бог… И не выскочишь, – пробормотал Кубарь. Он дрожал, зубы его ляскали.

И вдруг, как по злому слову, огарок кувырнулся набок, тонкой пряжи рубаха затлелась и разом вспыхнула. Кубарь дико вскрикнул, повалился на землю, работник с воем рванулся в глубину темного, как могила, штрека. Еще момент и…

Но Емельян Иваныч уже сорвал с бочонка пламя, смял его в пригоршне, кинул наземь и принялся топтать ногою. И стала вокруг тьма еще непроглядней.

– Слава богу, – выдохнул он, обливаясь холодным потом. Смерть пронеслась над ним, как черная молния. Отдышавшись, он сказал Кубарю и вернувшемуся работнику:

– А ну, у кого кресало да сверкач, высекай огня. – И достал из кармана новую свечу. Из её конца свисала длинным, в аршин, хвостом насыщенная горючей смесью светильня – «запал». – С нами бог, детушки! – вымолвил Емельян Иваныч, подошел к бочонку, утопил свечу в порох запалом вверх, не торопясь укрепил её в тряпье.

– Ну, таперь прочно. Уходи!

Оба помощника кинулись вон. Пугачёв, стиснув до скрипа зубы, зажег запал и с горящим огарком прытко пошагал вслед за людьми. Маленький, кривоногий Кубарь, расставив руки, натыкался на стены и беспрерывно бормотал: «Господи помилуй! Господи помилуй!». Он бежал впереди, за ним спешил работник.

– Беги, дьяволы, беги! – кричал Пугачёв, обгоняя их. Огарок в его руке погас. Все трое очутились в густой тьме. Бежали молча, шумно, со свистом дыша. Наконец-то впереди засерело; выход, рассвет, спасенье!

Рассвет шел по седому небу, погода была тихая, мягкая. На улицах еще сутемень, в жилищах светились первые утренние огоньки. А там, за земляным, запорошенным снегом валом, в крепости, пылали жаркие костры, отблеск их елозил по белой колокольне, она как бы покачивалась, порою зябко вздрагивала. Над кострами огромные кипучие котлы со смолой, с бурлящим кипятком; кучки старых солдат сидят на корточках вокруг костров, подставляя теплу спины, вытянутые вперед руки. Тут же толкутся казаки, солдатские и казачьи женки с ведрами, с кувшинами, оловянными ковшами – работы им будет много. Прошагали два офицера: капитан Крылов и поручик 6-й легкой команды Полстовалов. Лица их сердиты, озабочены. А Симонов на колокольне. Спасибо мальчонке, Ванюше Неулыбину!

В городке, среди Пугачёвских казаков, тоже немало женок и подростков.

В их руках пилы, топоры, арканы: может, доведется крепостные столбы валить. Только доведется ли?

Пугачёв отлично понимал, что все было сделано не по правилам, а тяп да ляп: не закрыты даже частые отдушины, не забит горн. Надлежало самый конец штрека завалить до потолка камнями да забить землей, чтоб бочонок с порохом сидел в склепе, как в скорлупе орех. Но для этого надобен длинный горючий шнур, который позволил бы вывести его от пороха наружу и поджечь.

А где такой найдешь?

Рассвет все гуще растекался по седому небу, свеча в подземелье догорала. Что же так долго нету взрыва?

Вдруг земля под ногами встряхнулась, вылетевшая из устья штрека воздушная волна свалила кое-кого наземь, вслед затем тарарахнул взрыв.

– Ур-ра! – заорали Пугачёвцы и схватились за оружие. С граем сорвались с берез галки и вороны, заполошно взлаяли псы, замычали коровы, лошади в конюшнях стали приплясывать и ржать.

Взрыв причинил лишь малый вред укреплению – был разрушен только внешний откос вала с головной частью батареи; земля осела в ров и засыпала его до половины. Облако порохового дыма заволокло собою место взрыва.

– На штурм! На слом!.. Вперед, детушки, вперед! – раздалась зычная команда Пугачёва.

– На штурм! На слом! – подхватила огромная толпа, и Пугачёвцы, вперемежку с женщинами, яростно бросились вперед.

– Ур-ра! Ги-ги-ги-ги! – гремело в воздухе.

До двухсот человек кинулись с лестницами, с топорами в ров, пытаясь залезть на вал, но солдаты, усердно работая штыками и прикладами, всякий раз отбрасывали их.

По площади, по переулкам бежали к крепости казаки:

– Ги-ги-ги!.. На штурм, братья казаки!.. Ура, ура!..

С вала, с колокольни загремели пушки, затрещали ружья, картечь и пули беспощадно поражали штурмующих, нанося им большой урон. Казаки побежали врассыпную, попрятались в ближайших избах, в развалинах недавнего пожарища, открыли бешеную стрельбу по ретраншементу. Однако расстояние до укреплений было слишком велико – недаром предусмотрительный Симонов выжег в этом месте порядочную площадь, выстрелы Пугачёвцев были для защитников крепости мало опасны.

Клубы тухлого дыма развеялись. Подымалось солнце. Пугачёву с высокой остроконечной крыши видно было, как двести человек его смельчаков, бросившихся первыми в ров, на штурм, отчаянно рубят заплотные столбы, подкапывают насыпь, приставляют к валу лестницу, лезут, падают под градом пуль, отстреливаются и снова лезут. С вала солдаты и женщины, похожие издали на разъяренных зверей, поливают их расплавленной смолою, кипятком, швыряют в них раскаленный, с горящими углями, пепел. Изувеченные люди с душераздирающим воплем отскакивают прочь, валятся, ползут к сугробам, зарываются ошпаренной головою в снег.

Но штурм продолжается с неослабевающим упорством.

– Подмогу! Подмогу давай! – взывают осаждающие.