Вячеслав ШИШКОВ - Емельян Пугачев (Книга 2)

– Вот диво! – сказал Пугачёв. – Много любопытного слыхивал я о Степане Тимофеиче, ну, а о том, что в вашем городке зимовал он, впервой слышу.

– Да, надежа-государь, – подхватил старик Пьянов, ласково посматривая на Пугачёва. – Разин-то – превечный покой его рубленой головушке! – за голытьбу стоял, за чернь, бар с воеводами изничтожал, за правду жизнь положил свою. А вот сто лет минуло, как год единый, – ты, не простой человек, а сам царь, явился об это место, на нашем Яике. И мыслечки твои, я гляжу, точь-в-точь как у Степана!..

Слепец всхлипнул и начал ошаривать руками воздух, стараясь нащупать руку сидевшего против него царя.

– Дай рученьку, дай рученьку твою, – прерывистым голосом твердил он.

– Очи мои давно погасли, а руки зрят. Перстами своими оглядеть тебя хочу.

Царь-государь, дозволь!..

И оба они, слепец и царь, поднялись. Пугачёв подошел к нему вплотную, сказал:

– Ну вот, дедушка, зри меня: я весь перед тобой.

– Ой, родименький, ой, дитятко мое! – дрожа и хныча от волнения бормотал слепец, обняв Пугачёва и припав седой головой к могучему плечу его. Растроганный Пугачёв бережно посадил его на место. Похныкивая, подобно малому ребенку, дед отвел в сторону серебряную бороду свою, вытащил из-за рубахи висевший на груди вместе с нательным крестом маленький кожаный кисетик, порылся в нем пальцами и вынул на свет золотой перстень с изумрудом.

– Вот колечко, – сказал он трясущимся голосом. – Знаешь ли, царь-государь, кто оное колечко носил на своей рученьке? А носил его сам Степан Тимофеевич Разин. А сделано колечко мастерами уральскими, и камень в нем драгоценный, уральский же.

Все с изумлением уставились взорами на заветное кольцо. Глаза Пугачёва засверкали, щеки подобрались, губы вытянулись в трубку.

– И жаловал он кольцом этим родителя моего, а своего есаула, – продолжал приподнятым голосом старец. – Родитель мой в тайности держал кольцо, никто о нем не ведал, ни единая душа. А как собрался на тот свет, передал сокровище мне, единородному сыну своему. Я все на похоронки берег кольцо-то, а ведь мне невзадолге сто годов минет. Люди добрые, чаю, и так похоронят меня и поминать станут… И, помоляся господу, – зазвенел старец высоким голосом, – положил я в сердце своем поклониться разинским кольцом твоей царской милости. Прими, отец наш, без всякия корысти дарю тебе! Ни денег, ни чего другого прочего от тебя мне не треба. А как услышишь, что приспело скончание живота моего, поминай в мыслях своих раба божия старца Емельяна… Емельяном меня звать… яицкий казак я родом, Дерябин… На, носи во здравие!

– Ой, дедушка… Сударик мой! – громко воскликнул донельзя взволнованный Емельян Иваныч и, широко улыбаясь, надел на свой палец перстень с зеленоватым самоцветом. – Я сугубое береженье буду к тебе иметь, дедушка, чтоб в сытости да тепле жил ты… А я с этим кольцом заветным ни в жизнь не расстанусь, до гробовой доски буду носить его… – Произнося эти слова, он так и этак повертывал перед пламенем свечи левую руку с перстнем. Самоцветы играли на свету зеленоватыми лучами.

На радостях выпили еще по чарке. У стариков закраснелись носы, а глаза стали слезиться. Денис Пьянов отер слюнявый рот и брякнул:

– Эх, батюшка, царь-государь! Вот у тебя и перстенек завелся знатный.

И не худо бы тебе для уряду обручальное колечко на рученьку надеть да благословясь и ожениться… Ей-богу, правда! Для ради уряду это нужно, батюшка, для благочиния. Ведь всякому государю супруга полагается. На сем русская земля стоит… Душевно тебя просим, прими венец честной!

Пугачёв сразу вспыхнул, даже уши покраснели, а по желобку на спине, между крутых ребер, холодок прополз.

Тут встал другой старик и, поклонившись государю, молвил:

– А жениться тебе, батюшка, предлежит на казачке нашей, незамужней девушке. У нас приглядистые девчата есть и с понятием.

– Вся стать на казачке жениться тебе, ваше величество, – встал и поклонился третий старик с лицом костистым.

А Денис Пьянов подтвердил:

– Ежели оженишься на казачке, все наше войско тебе прилежно будет. Да и нам, казакам, шибко лестно: сам государь нашим родом не брезгует.

Среди наступившего безмолвия раздался задушевный, но укорчивый голос слепца-сказителя:

– Ах, старики… Да ведь батюшка-т женатый… Ведь супруга-то его Катерина Алексеевна…

– Какая она мне супруга! – крикнул, внезапно вспылив, Пугачёв и притопнул о пол. – Она с престола меня свергла, а сама в блуд пошла… Она враг мне лютый!..

– Этак, этак, батюшка, – в голос закричали старики. – А ты, слеподыр, не сбивай батюшку с толков!.. А на Катерину, на немку, нечего глядеть, раз она батюшку эвон как пообидела, смерти предать хотела. Да и войско-то яицкое немало претерпевает через нее. Она не в счет! Ой, надежа-государь, женись, отец наш, на казачке, как и допрежь русские цари, и дедушка твой Петр Великий, и прадедушка на своих же русских боярышнях женились…

– А что! Возьму да и женюсь! – подбоченившись, молвил Пугачёв. – Назло Катьке, а вам, казачеству, на радость. Да ведь которая глянется-то, пожалуй, и не пойдет за меня, фордыбачить умыслит, скажет – стар, – потряс себя за бороду и заулыбался Пугачёв.

Подвыпившие старики в ответ засмеялись, замахали на Емельяна Иваныча руками:

– Брось шутки-то шутить, твое величество! Господи! Только глазом поведи. Да чего тут… Ваше величество, дозволь сватов засылать!

– К кому же сватов-то, отцы? – шутливым голосом спросил Пугачёв.

– Господи… Да ужли ж мы не знаем… Утрафим!.. Доволен будешь! – еще более оживились старики, самовольно выпивая по стакашку.

Пугачёв подергал ус, нахмурился, сказал:

– Царская женитьба, старики, – дело зело важное… И мне, государю, предлежит совет об этом держать со своими атаманами. Уж такой закон издревле положен. Из предвека так. Ну, прощевайте, деды! Когда черед придёт, покличу, зык подам.

– Прощевай, отец наш, царь-государь! Так засылать сватов-то?

Пугачёв махнул рукой и, чтоб отвязаться от дедов, бросил:

– Коль охота большая, засылайте!

…Ночь Пугачёв спал плохо. Раздумывая над словами стариков, он мимовольно кружил мыслями около одной из многих девушек, которых он перевидал на своем веку: была то Устинья Кузнецова. Строгая и почти суровая, она реяла вокруг легкой тенью. То, помахивая платочком, пускалась в пляс в паре с государем и обнимала его, и жарко целовала в губы, то подходила вплотную к изголовью Емельяна Ивановича, нежной рукой гладила густые его волосы, воркующим голосом ворожила над ним: «Спи, мой желанный, спи…»

И разомлевший Пугачёв, улыбаясь своим грезам, уснул.

Проснулся он рано утром. Слышно было, как на кухне, за перегородкой, хозяйка Аксинья Толкачева гремит ухватами – должно быть, сдобные пироги, либо блины к завтраку печет: уж очень духовитый, такой приятный запах!