Вячеслав Шишков - Странники

— Очень просто. Я сейчас генералом буду. Факт. Он развернул номер старой «Нивы», вырезал портрет генерала Куропаткина и, взяв картонку, углем написал на ней:

СТОЙ!

Здесь живет главнокомандующий

Генерал-адъютант КУРОПАТКИН,

бывший инженер ВОШКИН

Картонку эту он прибил над собственным логовом; маленькую курносую физиономию свою разрисовал под генерала, надел набекрень папаху и прикинулся величественным и грозным.

Филька время от времени показывался в город. Боязливо озираясь, как бы не сцапал милиционер, он толкался по чайнухам в надежде отыскать дедушку Нефеда. Но старик, должно быть, из города ушел.

Однажды Филька встретил в чайнухе Дизинтёра. Парень обрадовался и пригласил Фильку выпить кружку чаю.

— Ты еще здесь все? — спросил он Фильку.

— Здесь. И ты здесь?

— Как видишь. Только что я скоро в совхоз уйду… Ваканция выходит. В союз записали меня… Лафа-а… — И парень весело заулыбался.

— Я тоже думаю в совхоз попытать. Авось возьмут. Вот только в Крым съезжу.

— В Кры-ы-м? — протянул парень и красными жирными губами пососал голову селедки. — Нет, я в Крыму не был, да и быть не желаю. Для нас Крым там, где работа есть да деньги платят. А знаешь, — бросил он под стол обглоданную голову и смачно облизал грязные толстые пальцы, — ведь Дунька-то нашлась. Таракан-то ваш.

— Ну! Неужто?! — изумился Филька. — Что ж, поди в тюрьме сидит?

— Нет, — сказал парень, оправляя на ноге новый лапоть с чистыми онучами, — нет, ее мертвую нашли. Утопла. К пристани прибило ее.

— Так, так, — дрогнувшим голосом проговорил чувствительный Филька. — Вот тебе и Дунька Таракан. А мне сдается, она не одна убила мать-то с малюткой…

— Известно, не одна… Где же ей одной было совладать, — ответил парень, и в голубых, чуть припухших глазах его замелькали искры. — Несамостоятельная нация эти беспризорники, паршивая. Советую тебе уйти.

— Я уйду. Обязательно уйду, — рассеянно сказал Филька.

Попили чайку, пошли домой. Дизинтёр вынул из мошны немного денег и подал их Фильке:

— На полтину. Пригодится. И еще раз упреждаю: беги от этой шатии, беги!

— Обязательно… Мне это и дедушка Нефед советовал,

— Это какой Нефед? Слепой-то? Он в больнице… Да, кажись, помер, никак.

— В какой больнице? Где? — всполошился Филька.

— А вот видишь, красный флаг на крыше. Тут. Что он тебе — родня, что ли?

— Не родня, да лучше родни в десять разов. Я поводырем у него был…

— А пошто же в таком разе ты бросил-то его? Филька отвернулся, замигал, и рот его скривился.

— Паршивый дурак я был… Вот поэтому, — прошептал он.

На недавнее кровавое событие под баржей советская общественность быстро откликнулась рядом статей в газетах, специальными партийными совещаниями на рабочих предприятиях и в районном исполкоме. Граждане окраин этого большого города были тоже воинственно настроены: беспризорники давным-давно всем осточертели.

На Гвоздильном заводе был многолюдный митинг. Председатель, один из старых мастеров цеха, сделал краткое сообщение по вопросу беспризорности в Союзе.

— Кто такие беспризорники? Они на три четверти дети рабочих и крестьян. Из них — на три четверти круглые сироты, — говорил председатель. — Да. Но, товарищи, не мы одни такие уж несчастные. Беспризорность распространена и в Америке, и в западноевропейских странах. На днях мне попалась брошюра: в Чикаго, например, с 1917 по 1919 год рассмотрено в судах десять тысяч дел о преступлениях несовершеннолетних. Во Франции в 1917 году — двадцать одна тысяча, в Германии в том же году — девяносто пять тысяч осужденных детей. Вот вам…

В конце речи он поставил на обсуждение вопрос: как изжить беду?

Первый взял слово большебородый старик Антипов, бывший рабочий, пенсионер:

— Мой постанов вопроса такой. Топить их, сукиных котов, и больше никаких. В мешок да в воду, в мешок да в воду! — кряхтя и покашливая, озлобленно рубил он пространство рукою.

— Брось, дед! Что они — котята слепые, что ли? — крикнул кто-то с высоких хор.

— Я не дед, — обиделся старик. — Мне еще шестьдесять девятый только. — И, вообразив, что его назвал дедом впереди сидевший плешивый дядя, ткнул его в плечо и загнусил: — Да у меня, может, волосьев-то поболе, чем у тебя, лысый баран.

— К делу, к делу!

— Ведь какая эта обуза государству, страсть, — продолжал старик. — Их в каждом городе, как клопов в ночлежке. Их ловят да в детские дома, а они, паршивцы, бегут. Как же! Им хулиганить надо, воровать. Им в приютах щи да кашу дают, а они нос воротят: испакостились на воле-то, сардинки жрать привыкли, колбасу, то, се. Им долго ли с лотка спереть? Да они у меня удочку украли на реке и всю рыбу сперли, весь улов… Вот они что, душегубы, делают… Контрреволюционеры, черти… Одно средство: топить!

В зале засмеялись.

— Твое предложение, товарищ Антипов, устарело, — позвонил председатель. — Садись скорей!

— Кто, я устарел? Сам ты устарел, красавец. Одних налимов они, мазурики, сперли у меня килы три.

— Садись скорей, — безнадежно махнул рукой председатель.

— Напрасно ты, молодой человек, любезный дедушка, предлагаешь такую расправу с ребятишками, — поднялся второй оратор, машинист железнодорожного депо, тоже старик. — Это ты по молодости своих лет сбрехнул… Это не государственный подход. Это в тебе мелкобуржуазный собственничек говорит… Налимов тебе жалко…

— Налимов?! А ты язей да подъязков не считаешь? — во все стороны завертелся дед, отыскивая говорившего.

— К делу, к делу!

— Вот я и хочу сказать… Не все же они такие. Бывают среди них и хорошие ребята… — продолжал машинист, сбивая на затылок папаху. — Например, у меня племянник. Еще при царе путаться со шпаной стал. Потом, братец ты мой, проник на английский пароход-угольщик, да в Лондон и утек. Вот хорошо…

— Что ж вы предлагаете, товарищ?

— Кто, я? Ловить и в детские дома, в науку.

— А почему комсомол этим делом не займется? — сразу с трех мест раздались голоса. — Это их обязанность. Еще на Всесоюзном съезде комсомола в двадцать четвертом, кажется, году они постановили.

— Да, правильно. Прошу слова, — поднялся сидевший в президиуме худой высокий комсомолец. — Верно, это дело наше, комсомольское. И надо признать открыто, что мы на этом фронте несколько поотстали. О причинах объективных я не говорю. Вот, например… Да, впрочем, не стоит говорить, да вы и сами знаете. А что касаемо беспризорников, то у нас сейчас работают три бригады. Мы постановили число бригад утроить. За последний месяц путем агитации вовлечено в детдома сорок восемь беспризорников. Это, каемся, позорно мало. Но мы, товарищи, требуем помощи и от вас, партийцев, и от всех честных граждан. Если благоприятная конъюнктура создастся, мы даем слово ликвидировать беспризорность на все сто процентов!