Роберт Шеи - Левиафан

Бледнолицый продолжает менять цвет кожи, как это обычно происходит с людьми, когда ты смотришь на них под пейотом. Сейчас он выглядит почти как индеец. Поэтому с ним легче говорить. Почему люди не меняют цвет? Все мировые проблемы вызваны тем, что люди всегда сохраняют один и тот же цвет кожи. Джеймс многозначительно кивает. Как обычно, пейот открыл ему великую Истину. Если бы у белых, черных и индейцев все время менялся цвет кожи, в мире исчезла бы ненависть, потому что никто не знал бы, какой из народов ненавидеть.

В шатре царил полумрак. Чей это был дух, черт побери? – недоумевал Джордж. Убедившись, что его собеседница исчезла, он выскочил из шатра. Никто не обратил на него внимания. Хагбард и все остальные с трепетом взирали на колоссальную фигуру золотой женщины в золотых одеждах с буйно развевающимися золотисто-красно-черными волосами, возвышавшуюся над баварскими соснами. Женщина удалялась крупным шагом и при этом все больше увеличивалась в размерах. В ее левой руке сиял громадный золотой шар. Она перешагнула забор, огораживавший зону проведения фестиваля, с такой легкостью, словно это был дверной порог.

Хагбард положил руку на плечо Джорджа.

– Трансцендентальной иллюминации, – сказал он, – можно достичь не только в результате массовых смертей, но и в результате многочисленных оргазмов.

Женщина, чей рост достигал сейчас девяноста трех футов, шагала по дороге в сторону стремительно приближавшихся огней. Она смеялась, ее смех прокатывался эхом над озером Тотенкопф.

– Великий Груад! Что это? – воскликнул Вернер.

– Это Старуха! – крикнул Вольфганг и злобно оскалился.

И тут она издала клич: «Каллисти!» Этот крик, пронесшийся над баварскими холмами, прозвучал громче, чем звучала музыка во время ингольштадтского фестиваля. Затем по воздуху, будто комета, оставляя за собой хвост из искр, пронеслось золотое яблоко и упало в самый центр наступающей армии.

Супернацисты, эти живые мертвецы, по-прежнему оставались людьми, и каждый из них увидел в золотом яблоке свое заветное желание. Рядовой Генрих Краузе увидел собственную семью, с которой ему довелось расстаться тридцать лет назад (он не знал, что в эти минуты его внуки спасаются бегством по понтонному мосту через озеро Тотенкопф). Капрал Готфрид Кунц увидел свою любовницу (ему было невдомек, что в 1945 году, после того как пал Берлин, русские солдаты вспороли ей живот, предварительно изнасиловав). Обер-лейтенант Зигмунд Фогель увидел билет на Вагнеровский фестиваль в Байройте. Полковник СС Конрад Шайн увидел сто евреев, выстроившихся в ряд в ожидании того момента, когда он нажмет на гашетку пулемета. Обер-группенфюрер Эрнст Биклер увидел очаг в доме своей бабушки в Касселе и в очаге голубую китайскую супницу, до краев наполненную кипящим собачьим дерьмом, из которого торчала серебряная ложка. Генерал Ханфгайст увидел почерневшее лицо, вылезшие из орбит глаза и вывалившийся язык Адольфа Гитлера, со сломанной шеей болтающегося на виселице.

Эсэсовцы дрались и убивали друг друга, чтобы завладеть золотым яблоком. Сталкивались танки, артиллеристы опускали стволы орудий и стреляли прямой наводкой по своим.

– Что это? – в панике завизжала Винифред, вцепившись в Вольфганга.

– Посмотри в центр сражения, – мрачно сказал Вольфганг. – Что ты видишь?

– Я вижу престол мира. Один-единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный семнадцатью рубинами, Розовым Крестом, Глазом и обвитый змеем, кусающим себя за хвост. Я вижу этот трон и знаю, что мне предстоит на него взойти и занять его навеки. А что видишь ты?

– Я вижу чертову голову Хагбарда Челине на серебряном блюде, – огрызнулся Вольфганг, отталкивая ее трясущимися руками. – Эрида бросила Яблоко Раздора, и наши супернаци будут убивать друг друга до тех пор, пока мы его не уничтожим.

– Куда она пропала? – спросил Вернер.

– Приняла другую форму и где-то спряталась, – ответил Вольфганг. – Превратилась в поганку, или сову, или еще какую-нибудь гадость и хихикает, радуясь учиненному ею хаосу.

Неожиданно Вильгельм стал хвататься пальцами за воздух и поднялся со своего места. Неуклюже, словно слепоглухонемой, цепляясь за что-то невидимое, он полез из «мерседеса» фон Рундштедта. Выбравшись из машины, Вильгельм отошел на десять футов от братьев и сестры и повернулся к ним лицом. Он стоял, окаменев, и смотрел на них немигающими глазами; его брюки вздулись в паху.

Затем из рта Вильгельма раздался глубокий, звучный, елейный и в то же время тошнотворный голос:

– Надо платить по старым счетам, дети Груада!

Голос напоминал сырую нефть, сочащуюся через гравий. Он казался таким же ископаемым. Это был голос существа, появившегося на Земле, когда Южный полюс находился в Сахаре, а высшую форму жизни представляли головоногие моллюски.

Вольфганг забыл о сражении, которое бушевало вокруг.

– Ты! Здесь! Как ты сбежал?

– Не заметил как. Просто геометрические формы перестали меня связывать. Я выбрался и ел души. Свежие души, а не ту жалкую плазму, которой меня кормили все эти годы.

– Великий Груад! И это твоя благодарность? – взорвался Вольфганг. Понизив голос, он шепнул Вернеру: – Найди талисман, по-моему, в черном ларце, запечатанном Печатью Соломона и Глазом Тритона.

Обращаясь к существу, завладевшему телом Вильгельма, Вольфганг сказал:

– Ты появился в нужный момент. Здесь будет много убийств и тебе на съедение достанется множество душ.

– У тех, кто нас окружает, нет душ. Я чую в них лишь псевдожизнь. Меня от них тошнит.

Вольфганг рассмеялся.

– Значит, даже ллойгор способен испытывать отвращение.

– Меня тошнит уже многие сотни лет, в течение которых вы держите меня запечатанным то в одном пятиугольнике, то в другом, скармливая мне не свежие души, а жалкие экстракты из ваших запасников.

– Мы прекрасно тебя обеспечивали! – воскликнул Вернер. – Каждый год, только для тебя, тридцать – сорок – пятьдесят тысяч смертей в одних только дорожно-транспортных происшествиях.

– Обеспечивали, но не свежими душами. Не свежими! Впрочем, возможно, сегодняшней ночью вы сумеете отдать мне долг. Я чую поблизости много жизней, каким-то образом привлеченных вами сюда. Они станут моими.

Вернер протянул Вольфгангу палочку с серебряным пятиугольником на конце, а Вольфганг направил ее на одержимого Вильгельма. Тот пронзительно вскрикнул и упал на колени. Воцарилась тишина, прерываемая всхлипываниями испуганной Винифред, одиночными выстрелами из винтовок и отдаленным стрекотанием автоматных очередей.

– Эти жизни не для тебя, Йог Сотот. Они предназначены для трансцендентальной иллюминации наших слуг. Но если ты подождешь, то получишь свое.