Октавиан Стампас - Цитадель

— Что ж, тогда выбор ясен. Насладимся вначале пением, а уж потом воздадим воинской доблести.

Трубадур оказался пятидесятилетним, примерно, человеком, одетым весьма просто. Кафтан у него был несколько потерт, хотя и нес на себе некоторые претензии на изящество. Несомая в руках, как величайшая драгоценность, лютня, сразу вызывала к себе уважение. Она была так богато украшена, что можно было подумать, будто трубадур не владелец ее, а свита.

Арнаут Даниэль поклонился с достоинством человека, не имеющего возможности проявить себя внешним блеском, но рассчитывающего на свои внутренние достоинства.

— Прошу нижайше извинить меня, прекраснейшая принцесса Изабелла, ибо не дело поющим отнимать время у великих и благородных, если только они сами не возжелали сей услады.

— Кто вы и откуда? — спросила Изабелла, нимало не интересуясь ни тем, ни другим.

— Зовут меня Арнуат Даниэль, родом я из земель, принадлежащих епископу Перигорскому, из замка под названием Риберак. Обучился наукам, усладу же души обрел в трубадурском искусстве, и достиг в нем, по мнению многих, успехов немалых. Ибо ритмы мои из самых изысканных, не всякий может даже понять и выучить канцоны моего сочинения.

— Что же заставило вас оставить отечество, прибегнуть к путешествию, столь не лишенному опасных приключений?

Трубадур горько улыбнулся.

— Всему виной любовь, Ваше высочество. И сколь не смешны подобные речи в устах столь пожилого человека, это так…

— Расскажите, расскажите, — заверещали заинтересовавшиеся дамы.

Арнаут Даниэль поклонился, ожидая приказа от принцессы. Ей понравилась его манера держаться, она свидетельствовала о хорошем воспитании и чувстве собственного достоинства.

— Причиною всех моих несчастий было то, что полюбил я замужнюю и весьма родовитую женщину, жену Ильема де Бувиль. Она никогда не даровала мне услады по любовному праву. Долгое время я хранил эту любовь, но в конце концов понял, что не в силах оставаться вблизи предмета своих страстных устремлений и решил оставить родину в надежде, что впечатления новых стран загасят боль от старых ран. Но лучше обо всем этом сказано в моих канцонах.

Принцесса сделала движение рукой.

— Спойте нам одну из них.

Арнаут Даниэль закрыл глаза и приподнял свой инструмент.

— Просим, просим, — крикнул карлик, но тут же зашипел, зажмурившись, пальцы принцессы впились в его шевелюру.

"Когда с вершинки

Ольхи слетает лист,

Дрожат тростинки,

Крепчает ветра свист

И в нем солист

Замерзнувшей лощинки -

Пред страстью чист

Я, справив ей поминки.

Мир столь прекрасен,

Когда есть радость в нем,

Рассказчик басен

Злых — сам отравлен злом.

А я во всем с судьбой

С судьбой своей согласен:

Ее прием

Мне люб и жребий ясен…"

Изабелла даже не пыталась вникнуть в то, что поет этот старик, мысли ее пребывали там, где они пребывали все последние недели. Очнулась она только тогда, когда канцона близилась к концу.

"Едва ль подсудна

Она молве людской,

Где многолюдно,

Все речи — к ней одной,

Наперебой;

Передает так скудно

Стих слабый мой

То, что в подруге чудно.

Песнь, к ней в покой,

Влетев, внушай подспудно,

Как о такой Арнауту петь трудно."

— Я не все поняла, — сказала принцесса, когда трубадур опустил лютню, — но мне стало очень грустно. Если бы на моем месте была сестра, она бы наверное разрыдалась.

Трубадур поклонился.

— Я предупреждал вас, Ваше высочество. Эти слова и звуки выпевает мое сердце, а над сердцем никто не властен и бесполезно противиться его приказам.

Арнаут Даниэль был покорен Изабеллой. Она угадала главную его струну. Представляясь, он сказал, что многие его не понимают, сказал почти с гордостью, значит видел в этом главное достоинство своей поэзии. Сказав, что она не все поняла в его простенькой песенке, Изабелла польстила ему, как нельзя более. Теперь можно было быть уверенной, что в ближайшие месяцы он никуда из Яффского двора не сбежит.

Трубадур удалился с первого плана весьма удовлетворенный.

— Теперь — чудовище, Данже.

Появился Реми де Труа. Одет он был на этот раз не в сутану, а в наряд, приличествующий столичному повесе и вести себя, судя по всему, человек с мозаичным лицом собирался в соответствии со своим новым костюмом. Нет ничего проще, чем овладеть манерами не очень богатого, но очень избалованного молодого человека, из весьма старинного рода, некогда располагавшего богатством и властью, а ныне лишь девизами и воспоминаниями.

Можно себе представить с какой изысканной цветистой речью он предстал перед принцессой. Никакой сдержанности, политической обдуманности не было в его словах. Он или не знал о фиаско Изабеллы, или не хотел этого знать. Второе было бы принцессе приятней и она задала тонкий, уточняющий вопрос.

— Так вы из лангедокских Труа, и давно вы прибыли из Франции?

— Совсем недавно, Ваше высочество, но уже успел побывать у Гроба Господня и подробно осмотреть Святой город.

Стало быть, о событиях последних месяцев осведомлен прекрасно. Чрезмерная, наигранная изысканность признания и понравилась Изабелле и насторожила ее. С одной стороны ей было лестно, что к ее двору прибился человек, способный вести себя и мыслить вполне благородно, с другой стороны, она настолько привыкла к тому, что, ее в последнее время, окружают одни лишь проходимцы, обжоры и тупицы, что появление такого вот шевалье де Труа, можно было счесть несколько подозрительным. Конечно, он страшен и весьма, такие люди особенно часто бывают интриганами. За счет приобретения власти над людьми, они возмещают себе то, что недодал им Господь. Но что сейчас может принести неглупому уроду интрига, заверченная при ее дворе? Или, может быть, его появление свидетельство того, что расположение звезд в высших сферах начинает меняться?

Изабелла не ответила ни на один из поставленных себе самой вопросов. Решение же приняла такое: в любом случае шевалье де Труа следует приблизить и обласкать. Он в высшей степени подозрителен, так пусть лучше будет все время на глазах.

— И как вы нашли Святую землю, не обманула ли она ваши ожидания?

— Ваше высочество, предпочитаю не иметь ожиданий, которые можно было бы обмануть.

Принцесса улыбнулась. Шевалье не желает погрязать в трясине обычной светской беседы. Надобно попытаться навязать ему прогулку именно в этом направлении.

— Тогда, может быть вы ответите, надолго ли вы в наших краях?

— Не знаю, что ответить на этот вопрос. Равно как и на следующий. Ведь вы, Ваше высочество, собирались спросить у меня, не вредит ли мне, северянину здешний жаркий климат, верно?

Изабелла подняла брови — однако.