Октавиан Стампас - Проклятие

— Повесить!

Король развернулся и быстро пошел в сторону галереи. Ногаре на цыпочках догнал его.

— Кого повесить, Ваше величество?

— Пока не вас.

— Но, Ваше величество… семнадцать галер.

— И немедленно. Я хочу, чтобы этот сумасшедший самозванец испустил дух одновременно с сумасшедшим стариком там, на острове.

Утром пятого ноября выпал снег. Первым это обнаружил Юг де Бувиль, выглянув из окна королевских покоев в замке Клермон. Видение преображенной природы так поразило его заскорузлое воображение, что он бросился обратно в королевские покои с криком:

— Ваше величество, Ваше величество!

Король уже заканчивал свой туалет. Филипп приехал в эти места поохотиться и теперь был почти во всеоружии. До его слуха доносился лай борзых и гончих, которых уже держали на сворах во дворце замка псари. В былые времена этот звук бодрил и окрылял короля. Отступали на задний план все заботы и государственные, и личные, жизнь приобретала простой и возвышенный смысл. Но то случалось во времена, как уже сказано, былые, а они давно изволили миновать. В глазах человека, обернувшегося на восторженный крик де Бувиля, не было ни намека на чувства прежних дней.

Взгляд короля был холоден, мрачен. Можно сказать, безжизнен.

Первый камергер замер.

— Что с вами, де Бувиль?

— Снег, Ваше величество.

— Снег?

— Да.

— И что?

Вестник замялся.

— Вообще-то… говорят это хорошая примета. И потом — красиво.

— Красиво?

— Именно, Ваше величество.

— У вас жар, де Бувиль?

— Не сказал бы.

— Тогда пойдем, посмотрим.

Не торопясь подошел король к окну, у которого только что стоял де Бувиль. Зрелище, открывшееся ему, стоило восторгов им вызванных. Буковые и дубовые рощи, начинавшиеся почти сразу же под стенами замка, стали загадочнее, их и без того таинственный осенний смысл еще больше затуманился. С самим воздухом произошли неуловимые для невнимательного глаза изменения. Он словно вступил в особые отношения с солнечным светом, он стал как бы драгоценнее и звонче. Он предоставил звукам большие возможности для осуществления своего эха. Вещь небесполезная на охоте.

Все эти прихотливые детали не были доступны чувствам де Бувиля, он воспринимал торжественно-таинственную красоту утра целиком, в неразложимом виде и просто, натурально восторгался ею.

Что чувствовал король стоя перед окном, сказать было невозможно. Одно было ясно — глубинная его мрачность не была поколеблена. Он воспринял преображение природной картины как дополнительное доказательство уже состоявшихся в душе выводов. И сейчас душа его, может быть, вынеслась куда-то вперед и парила не только над заснеженным пространством предстоящей охоты, не только над Арденнским бором, начинающимся где-то на северо-востоке от замка Клермон, но и в мирах иных и неведомых.

— Вы правы де Бувиль, красиво.

— Собаки готовы, сир.

— Я слышу.

Подбежавший камердинер с поклоном передал королю охотничий рог.

Все, экипировка была закончена.

Внизу Его величество встретил егермейстер и поспешил доложить, что еще со вчерашнего дня его люди рыщут по окружающим лесам. Буквально только что прискакал один — есть три хорошо сослеженных оленя. Не молодняк, не перестарки. Все одиночки.

— Как вы любите, сир.

Было видно, что старик-егермейстер волнуется, он знал, что Филиппу, большому мастеру и знатоку охотничьего дела угодить чрезвычайно трудно. Как все знатоки и мастера, он был капризен. Но как известно, каприз есть требование высшей справедливости.

Рядом с егермейстером стоял молодой белозубый егерь, видимо тот, что примчался только что с известием. От него валил пар, словно он не на коне прискакал, а прибежал.

— Коня, — негромко проговорил Филипп.

Через несколько минут шумная яркая толпа охотников, сопровождаемая собачьим лаем и громом охотничьих рогов, вылилась из ворот замка на нежно присыпанную мелким снегом луговину.

Собаки рвались, им передалось всеобщее возбуждение.

На опушке букового леса егермейстер спросил осторожно, наклонившись к королю:

— Рассворить, сир?

Филипп еще раз внимательно посмотрел в сторону леса и кивнул старику.

Всем известно, что иногда на охоте происходят удивительные вещи. Вот и в этот раз.

Филипп одновременно углубился в лес вместе со всеми остальными. Некоторое время впереди скакал егерь в красном кафтане, один из тех, кто со вчерашнего вечера сослеживал оленя. Он таким образом указывал направление. Потом, когда понял, что высокородный охотник движется туда куда нужно, егерь отвернул в сторону, чтобы не мешать королевской охоте.

Король несся вперед в окружении полудюжины собак. Они не уходили вперед, видимо еще не учуяли оленя. Филипп все пришпоривал коня. Слева и справа за стволами мелькали какие-то всадники, но уже нельзя было определить, кто именно это скачет. Так продолжалось довольно долго. Около часа. Может меньше, а может и не меньше. Внезапно его величество почувствовал какое-то изменение в ритме охоты. Что-то случилось. Что?

Он не мог ответить и решил остановиться, ибо скачка не способствовала ясности мысли.

Остановился посреди довольно большой поляны. Огляделся, прислушался. И обнаружил, к немалому своему удивлению, что находится в полнейшем одиночестве.

Еще несколько мгновений тому назад ему казалось, что вокруг его коня вьются собаки, а за деревьями мелькают яркие кафтаны егерей. Он был убежден, что слышал звуки рогов, сотрясающих голые буковые ветви. Всего несколько мгновений назад.

Король еще раз внимательно огляделся и напряженно вслушался.

Приходилось признать, что он скакал не туда. Охота унеслась дальше, сбросив его со своего крыла. Вокруг одни девственные снега, не тронутые ни одним следом — эти усиливало ощущение собственного одиночества и брошенности.

Ни пажей, ни оруженосцев, ни де Бувиля. Но они не могли просто так бросить предмет своего всечасного попечения. Ведь они ехали не охотиться, не развлекаться охотою, а следить за тем, чтобы с Его величеством, королем Франции чего-нибудь не случилось во время этой слишком подвижной и рискованной забавы.

«Придется учредить по этому поводу разбирательство», — подумал Филипп. Подумал вяло, без азарта, не это казалось ему сейчас первостепенно важным делом.

Но если не это, то что?

Филипп тронул повод. Успевший отдышаться конь, медленно двинулся вперед по снежной целине.

Конечно, и оруженосцы, и де Бувиль будут наказаны, продолжал нехотя теребить неинтересную мысль король, но почему же так крепка уверенность, что не в этом дело?!

И потом, куда я еду?!

Повод натянулся.

Король снова превратился в конную статую.