Октавиан Стампас - Рыцарь Христа

— Голова твоя отрублена мною, Гильдерик, можешь быть в этом полностью уверен. Но я пришел сюда не убивать тебя, а всего лишь проучить за то, что ты позволяешь говорить мерзости о прекраснейшей в мире женщине. Если ты еще раз осквернишь уста свои клеветой в ее адрес, то голова твоя и впрямь расстанется с телом. Покамест же дарую тебе жизнь.

Ликуя и задыхаясь от собственного великодушия, я соступил с его шеи, вставил меч в ножны и повернулся к своим друзьям. Зигги и Аттила тоже вставили свои мечи в ножны с таким видом, будто только что бились не на жизнь, а на смерть. Вид у моего старикана был такой смешной, что мне вспомнился говорящий петух, и я сказал:

— А все же, сей петушок оказался жестковат, я с трудом…

— Берегись! — крикнуло сразу несколько голосов, я дернулся в сторону и почувствовал, как сталь меча разрубает на плече у меня кольчугу, входит в мою плоть, дробит кости. Я еще успел оглянуться и увидеть, как вновь замахнувшегося на меня Гильдерика схватили Иоганн и Маттиас, затем я стал валиться, очень долго валиться набок, тело мое взлетело параллельно земле, стало легко и тихо, лишь слабая тошнота под ложечкой, я поплыл над деревьями в сторону восхода солнца, низко-низко над землей, глядя в ослепительное, серебристо-зеркальное небо. Я плыл по небу домой, в родной Зегенгейм и в не менее родной Вадьоношхаз, и где-то рядом со мной летела милая босоногая девушка, которая почему-то превратилась в императрицу. Я не видел ее, но очень ясно слышал подле себя ее голос:

— Ах, как я вам завидую, благородный рыцарь! Вы будете присутствовать на браке в Кане Галилейской и увидите Его…

Время от времени мне мерещился ее голос, но чаще я слышал горестное бормотание и вздохи Аттилы. Вдруг наступило пробуждение, я открыл глаза и с ужасом пытался несколько минут понять, где я, каково предназначение этих странных форм и игры светотени, с какой целью я тут оказался, кто я вообще такой и кто такие эти симпатичные, но странные существа, склоняющиеся надо мной. Затем будто волной окатило мозг полным перечнем ответов на все поставленные вопросы. Я — в мире, вокруг меня — бытие, я здесь — для того, чтобы жить, я — человек по имени Лунелинк или, если официально, то Людвиг фон Зегенгейм, а эти существа — такие же люди, как я. Вот это, которое постарше, мой оруженосец и хранитель Аттила Газдаг, или, как принято у мадьяр, сперва прозвище, потом имя — Газдаг Аттила. Вот этот, гораздо моложе, моих лет юноша, Иоганн Кальтенбах из Гольштейна. А вот эта девушка…

Новая волна окатила меня, и это была волна чувств, заставившая меня осознать, что в жилах моих течет не рассол и не уксус, как можно было подумать поначалу, когда я только-только очнулся, а живая, горячая кровь. Ко мне подходила, надо мною склонялась, смотрела в мое лицо и, улыбаясь, оповещала весь мир, что я очнулся, девушка, которую я любил всю свою жизнь. Именно так, всю жизнь, ибо за нее я жертвовал жизнью и готов был всегда, до скончания дней своих жертвовать, ведь сердце мое принадлежит ей. Я улыбаюсь ей и шепчу ее чудесное имя, в котором музыка и дыхание Эллады: «Пракседис».

— Он и впрямь ожил, даже помнит, как меня звали до Адельгейды, — радостно рассмеялась моя любимая. — Вот что, благороднейший господин фон Зегенгейм, приказываю вам сейчас молчать и набираться сил. Как только вы сможете вставать и передвигаться, а это произойдет не раньше, чем через несколько дней, тотчас же собирайтесь и выезжайте в Бамберг. Такова моя воля. Надеюсь, вы помните, что я не просто девушка, которая выпросила у вас рыб, а императрица Римской империи.

— Не беспокойтесь, государыня, все будет в полном порядке, я позабочусь, чтобы молодчик не вступал больше ни в какие поединки и прямехонько отправлялся в Бамберг по вашему приказанию, — вмешался Аттила таким елейным тоном, как будто сейчас ему преподнесут бадью светлого вадьоношского пива. — Не знаю, как мне, старому бревну, благодарить вас. Я готов до конца дней своих целовать вам ножки, а то и следы ваших ножек, и это готов. Скажите же, каких рыб наловить вам за вашу доброту, каких птиц и зверей? Льва Мантикайра с человеческой головой или вепря Сэхримнира? А хотите коня Эдьсарву , который только и остался, что у нас под Вадьоношхазом, хотя, честно признаться, я никогда его не видел, но старые люди говорят, что он водится.

— Спасибо, милый Аттила, ничего не нужно. Главное, чтобы твой господин здоровым и невредимым встал на ноги и отправился в Бамберг. Слышите, Лунелинк? Поправляйтесь. До свидания. — И она наклонилась и поцеловала меня. Она поцеловала меня, Христофор, в самые губы! Я был еще очень слаб, а тут и вовсе едва не лишился чувств от неожиданного счастья, которое продолжало улыбаться мне с того волшебного утра на Рейне. Прикосновение ее губ к моим несло в себе неизъяснимую смесь чувств — от ожога до ласки речной волны. Я почувствовал ее запах — благоухание молодого женского тела, ухоженных волос, чистого нового платья.

И я резко приподнялся, но тотчас едва не потерял сознание от страшной боли, сковавшей всю левую половину моего тела, но я сдержался и не застонал, а лишь откинулся обратно к подушкам.

Преодолевая боль, я слышал, как Пракседис сказала еще что-то Аттиле и удалилась. Потом я снова впал в забытье, а когда очнулся, сразу вспомнил последнюю сцену; я лежал и с удивлением осматривался, не узнавая жилища, в коем находился.

— Где это мы? — спросил я у Аттилы, когда тот подошел и поинтересовался, не желаю ли я чего-нибудь.

— Слава Богу, сударь, что вы очухались, — сказал он. — А то я уж думал, вы окочуритесь, да и непременно бы окочурились, если бы не она, голубушка наша, императрица Адельгейда. Первым делом она приставила к вам наилучших лекарей, господина Алоизиуса и господина Гальфрида, англичанина. Правда, сдается мне, что гораздо больше помогло зелье старухи Роганы, которую привел Зигги. Помните Зигги? Оруженосец этого подлеца Гильдерика. За то, что он так подло ранил вас во время поединка, после того, как вы уже побороли его, Генрих лишил его всяких привилегий и выслал за пределы империи. Говорят, они направились ко двору французского короля, но не думаю, что такой негодяй долго продержится и там. Хотя я слышал, французы любят подонков. Так вот, перед их отъездом Зигги и привел к вам эту старую ведьму. Как вошла она, батюшки святы! — ну чистый бес. Мне даже показалось сначала, что у нее жаба на носу сидит. А серой запахло, хоть святых выноси. Но ничего, смазала она вас с ног до головы какой-то вонючей зеленой дрянью и даже никаких поганых заклинаний при этом не произносила. А к тому же Адельгейда к вам какого-то хорошего монаха приводила, и он над вами долго молитвы читал. Не знаю, кто больше помог, врачи, старая чертовка, благочестивый монах; должно быть все по чуть-чуть. А как только стало ясно, что рана ваша затягивается и дело пошло на поправку, государыня-молодушка велела перевезти вас в этот дом, один из лучших во всем Кельне. Он принадлежит вдове богатого купца Мельхеринка. За проживание уплачено на месяц вперед, и еще нам денег отвалено столько, что я вам сразу и не скажу, чтобы вы лишний раз не волновались. Знайте только, что мы теперь не такая рвань, как когда приехали сюда. И все потому лишь, что вы храбро сражались за честь государыни императрицы. Да, кстати, вот посмотрите-ка, что она еще вам подарила.