Октавиан Стампас - Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

— Не сомневаюсь, — отвечал я Гвидо, радуясь тому, что, видать, и вправду обрел наконец себе верного приятеля. — Только ответьте мне начистоту. Мнится мне, что тут досталось всем, но только — не муженьку вашей прелестной сестрички. Куда же подевался этот храбрец?

При этих моих словах Гвидо расплылся в улыбке.

— Мессер! — весело развел он руки. — Уж этот чудак и вовсе не представляет для вас никакой опасности. Мы с ним, как бы вам сказать, единосущны и нераздельны.

И он захохотал, одновременно поохивая и постанывая и хватаясь то за один бок, то за другой. Признаться, такой несусветной ереси, заслуживавшей отдельной исповеди и покаяния, я и сам несказанно обрадовался.

— Вот как! Так, значит, я наподдал собственной тени, приняв ее за еще одного гневного рыцаря Прекрасной Дамы, — поддержал я шутку Гвидо.

— Мессер, теперь как раз приходит черед Дамы, — с хитринкой проговорил Гвидо, растирая слезы и еще не высохшие потеки крови. — Очень прошу вас, сделайте милость, подите к ней сами, а то она теперь очень стесняется. Если вы не простите ее, то девица сегодня же сляжет, а назавтра испустит дух. Уж поверьте мне, так оно и случится.

Итак я получил себе верного вассала, однако собственные кости и мышцы вдруг изменили мне. Не столь крепкими, как раньше, шагами я поднялся по лестнице, а когда, затаив дыхание, ступил в заветную комнату, то и вовсе запнулся за едва приметный порог.

Фьямметта сидела на постели, не шевелясь и закрыв лицо руками.

— Это вы, мессер? — тихо спросила она, не отрывая ладоней от глаз

— Я, — ответил «мессер» с тяжким вздохом.

— Прошу вас, не смотрите на меня, — прошептала она еще тише, — а то совсем сгорю от стыда.

— Не бойтесь пожара, сударыня, — ответил я ей, немного осмелев. — Я постараюсь погасить пламя.

Она опустила руки, и я увидел, что глаза ее полны слез, самых искренних и настоящих.

— Я очень-очень дурно поступила с вами, мессер, — проговорила она, давясь рыданиями. — Простите меня. Я пойду к исповеди и попрошу у священника самую суровую епитимью.

— Поберегите свой цветущий вид, сударыня, — сказал я. — И не забывайте, что я первый, кто должен попросить у вас прощения за свою гнусную выходку. Мой грех хуже вашего. Я теперь богат, а позволил себе поддаться искушению лукавого и пойти на такую подлую и унизительную для вашей чести месть. Простите меня, сударыня!

И я припал перед ней на колено.

— О, как вы благородны, мессер! — простонала красавица и едва не повалилась без чувств на подушки. — Поверьте, мы с братом заслужили именно такой мести. Нас нужно было проучить как раз таким образом. Так вы больше не сердитесь на меня, мессер?

— Буря давно прошла, сударыня, — вздохнул я, любуясь ее устыдившейся грехов красотой.

Фьямметта же, посмотрев на меня из-под ресниц, вдруг опять разрыдалась.

— Я же говорю вам, сударыня, что буря давно миновала, — подойдя к ней и с трепетом взяв ее теплую руку, настойчиво повторил сын магрибского эмира. — Мы с вашим доблестным Гвидо уже едва не побратались до гробовой крышки.

Слезы брызнули из глаз красавицы еще сильней, и я потерял всякое понятие, как же мне унять этот потоп, еще не успев погасить вселенское пламя ее стыда.

— Как же мне вас успокоить, сударыня? — так простодушно и спросил я.

Фьямметта отняла у меня свою руку и, глядя в сторону, горестно вздохнула.

— Вы такой благородный человек, мессер, каких я никогда в своей жизни и не встречала, — проговорила она, крепясь и никак не желая оборачиваться. — Вот если бы такой благородный человек, как вы, взял бы меня в жены, то я бы всю жизнь была ему верна, как Бавкида своему Филемону… А отчего это у вас, мессер, такой странный взгляд? — тут же изумилась она, как только вновь обратила ко мне свое прелестное личико. Вид мой и вправду мог показаться не только странным, но и, прямо говоря, придурковатым. Даже родившись заново на дне пустого колодца, я оказался не столь растерян, как теперь, в эти мгновения.

— Разве я вам не нравлюсь, мессер? — довершала свой победоносный поход Фьямметта. — Разве не хороша собой?

— Столь прелестных собою дев, как вы, сударыня, я и не встречал в своей жизни, — пролепетал наконец бывший сарацин.

— Что я говорю! — кокетливо прищурилась Фьямметта, и слезы ее стали быстро высыхать, вроде росы под жаркими лучами солнца. — Да, мессер, приданым я похвалиться не смею. Зато моим приданым станет моя преданность вашей милости и моя любовь. К тому же в моих жилах течет благородная кровь древнего рода Буондельвенто, и по этой части не сомневаюсь, что я вам ровня.

— Может статься, напротив, как раз я и окажусь той ложкой худородной кислятины, что испортит древнее и славное вино, — переведя дух, открылся я этой чаровнице.

— Вот и чудесно! — всплеснула руками Фьямметта. — Тогда мы и вовсе квиты. За чем же стало дело, мессер?

Я молчал, потупив взор.

— Может быть, ваше сердце уже несвободно?! — услышал я задрожавший от гнева и муки голосок. — Может быть, вы уже дали обещание какой-нибудь красотке?!

Я продолжал молчать, не в силах выдавить из себя ни слова.

— Тогда я не знаю, что сделаю! — подняла новую бурю Фьямметта. — Я готова убить ее!

Тут я поднял глаза и увидел, что рука Фьямметты сжимает забытый мною кинжал, вынырнувший из складок покрывала или платья красавицы.

— О, прелесть моя! — взмолился я. — Все, что угодно, только не это!

Вид занесенных над жертвой кинжалов был для меня уже слишком привычен и слишком невыносим.

— Фьямметта! — решительно обратился я к ней, ибо блеск острия сразу привел меня в чувство. — Прошу поверить мне на слово: кроме одного обещания, данного человеку, который спас меня ценой своей жизни, более никаких обещаний я никому не давал. Но, «сестренка», тебе — а я осмеливаюсь называть вас, сударыня, на «ты» — тебе пока ничего толком не известно о моей запутанной жизни, и я пока вынужден умолчать о ней. Знай же, что в любой день и час я могу оказаться нищим и отверженным. Что ты будешь делать тогда?

— Деньги можно отнять — это мне уже известно, — твердым голосом отвечала мне Фьямметта, больше не отводя глаз. — Зато никто и никогда не сможет отнять у девушки любви и верности, если только она сама не захочет расстаться со своей честью. А вы, мессер… О, Пресвятая Дева! Что же я такое говорю! — воскликнула она, и снова закрыла руками лицо.

— Тогда честью прошу вас, сударыня, — взмолился я к ней, осторожно потянув к себе ее руку и притрагиваясь к нежной руке губами, — ничего не требуйте от меня сейчас. Дайте мне год, ровно один год, который мне необходим на восстановление своих законных прав в этом несправедливом мире. Я обещаю через год дать вам единственный и бесповоротный ответ. А пока позвольте мне только носить на своем головном уборе любимые цвета вашей милости.