Октавиан Стампас - Великий магистр

— Этот человек, обошедший все земли, выйдет сухим из воды и даже из огненной купели, — успокоил его Людвиг. — А теперь мне налево…

— Да и мне туда же! — сконфуженно отозвался де Пейн, следуя рядом. — Не подумайте, ради Бога, что я навязываюсь вам в попутчики — скоро наши дороги разойдутся.

В этих словах, произнесенных случайно, прозвучал какой-то потайной смысл, и оба рыцаря уловили его, настороженно взглянув друг на друга.

— Надеюсь, причины для этого нет и не будет, — произнес Людвиг. Проехав еще несколько сот метров, они выбрались к оливковой роще, где уже почти не было праздно гуляющих людей, а передвигаться далее было лучше пешком. Рыцари соскочили с коней и остановились, топчась на месте, поддергивая подпругу на лошадях, оглядываясь и стряхивая с плащей невидимые пылинки, словно не желая двигаться дальше, а ожидая, кто первым потеряет терпение. Но ни Гуго де Пейн, ни Людвиг фон Зегенгейм не хотели открывать тайный смысл своего прибытия сюда. Томительная суета перед входом в оливковую рощу начинала выглядеть нелепо.

— Ну, я пойду! — произнес Людвиг. — Прощайте.

— До встречи! — ответил Гуго, но, взяв лошадь под узды, также вошел в оливковую рощу. Тропинка вела их вверх, через небольшой холм, где брал начало ручей Кириафа.

— Куда вы направляетесь? — спросил Зегенгейм, оборачиваясь.

— К гроту, — отозвался Гуго и нахмурился. Лицо графа также не выражало удовольствия от услышанного. Так они и подошли к истоку речушки, вытекавшей из обложенного белыми камнями углубления в скале. Поблизости никого не было, но трава вокруг истоптана множеством ног — каждый день желающих припасть к ледяным, чистым и целебным водам ручья было предостаточно, хотя сама площадка оказалась довольно мала. Мелизинда нарочно выбрала такое место, где с трудом могли бы разместиться два рыцаря со своими лошадьми. Гуго де Пейн зачерпнул стоящей на камне кружкой прохладную воду и сделал несколько глотков.

— Не желаете ли? — протянул он кружку Людвигу. Тот отрицательно покачал головой. Сорванным прутиком он постегивал себя по ноге, выражая явное нетерпение. Ситуация складывалась неприятная.

— Вы уже утолили жажду? — грубовато спросил граф.

— Нет еще, — любезно ответил де Пейн и зачерпнул еще одну кружку. — Здесь чудесная вода, не оторвешься, — пояснил он и начал пить маленькими глотками. Зегенгейм смотрел на него, а голубые глаза то темнели, то светлели. Время приближалось к полудню.

— Эту воду можно пить весь день, — произнес де Пейн, поудобнее устраиваясь на камешке. — Пожалуй, я выпью и третью кружку.

— Не пошло бы во вред, — заметил Людвиг, отворачиваясь и прислушиваясь: не поднимается ли кто на холм? За деревьями послышались чьи-то шаги. Вскоре, между ветвей мелькнул белый мусульманский бурнус.

— Назад! — прорычал на незнакомца с плетеной бутылью граф Зегенгейм. Араб, увидев разъяренного рыцаря, и второго — мирно сидящего на камне, поспешно повернулся и побежал вниз, треща опавшими сучьями.

— Вы напугали его, — произнес Гуго, попивая холодную воду.

— Не заболейте холерой! — предупредил Зегенгейм, не зная, как вынудить де Пейна уйти.

— Не беспокойтесь. Страшнее любовной лихорадки ничего нет, — ответил на это де Пейн.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего особенного.

— Не могли бы вы уйти? — прямо спросил Зегенгейм.

— Нет, — ответил Гуго, вновь зачерпывая воду. — Мне хорошо здесь.

— Хорошо и плохо — часто ходят рядом, — насупившись, проговорил граф. Гуго де Пейн, уже догадавшийся обо всем, решил не продолжать более опасную игру.

— Она не придет, — произнес он, выплескивая остатки воды. — Принцесса Мелизинда — взбалмошная и сумасбродная девчонка, которая сама не знает чего хочет.

Людвиг фон Зегенгейм, вспыхнув, сделав к нему шаг.

— Не говорите о ней в таком тоне! — сказал он: — Как бы то ни было, но ей я обязан своей жизнью.

— Смотрите, как бы в награду она не потребовала ее назад, — Гуго поднялся с камня. — Граф, она сыграла с нами шутку, неужели вы не догадываетесь?

— Чтобы поссорить нас. Это ее очередной каприз.

— Я не верю вам, — угрюмо произнес граф. — И не понимаю этого неуместного остроумия.

— Ваше дело! — вздохнул Гуго. — Я ухожу, покидая поле боя. Прошу вас только, не засиживайтесь здесь до темноты — вечера тут холодные.

— Я буду ждать, сколько сочту нужным, — чуть кивнул головой Людвиг. Гуго тронулся вниз, взяв коня под узды.

— Напоследок один совет, граф, — промолвил он, обернувшись: — Не ищите соперников там, где их нет. И не давайте себя обмануть женщине.

Выйдя по тропинке из оливковой рощи, де Пейн вскочил на коня: краем глаза он разглядел прячущегося за деревьями всадника.

— Поехали домой, дружок! — крикнул он выглянувшему на солнце Христофулосу, к которому уже привык, как к собственной тени — неизбежному, но не мешающему жить спутнику.

Вечерние прогулки, совершаемые Гуго де Пейном и князем Васильком Ростиславичем вдоль городских стен Иерусалима, вошли у них в привычку. За это время светловолосый росс многое поведал мессиру о своей земле, ее обычаях и нравах. Слушая его плавную речь, Гуго де Пейн решил пока повременить с предупреждением, полученным от Рудольфа Бломберга, тем более, что недавно начавшемуся строительству православного храма пока ничто не угрожало: вряд ли барон Жирар предпримет свою акцию раньше срока. Огорченный размолвкой с Людвигом фон Зегенгеймом, Гуго рассеянно вникал в слова ехавшего рядом князя.

— У нас существует поверье, — говорил Василько, — которое, может быть, поможет вам понять душу русского человека. Однажды, в жаркий день, русич сидел под деревом, и приблизилась к нему высокая женщина, закутанная в белое покрывало. «Слыхал ли ты про Моровую язву? — спросила она. — Это — я сама. Возьми меня на плечи и обнеси по всей Руси; не минуй ни одного села, ни города; я должна везде заглянуть. За это тебе будет счастье, слава и богатство. Кругом тебя будут падать мертвые, но ты останешься невредим». Затем она обвилась длинными, исхудалыми руками вокруг шеи русича, и бедняк пошел со своей страшной ношею. На пути лежало местечко, где раздавалась музыка и весело, беззаботно гулял народ. Но язва повела своим платком — и веселье смолкло: стали рыть могилы и носить гробы. И так было везде — где бы ни проходил русич, богатые города и деревни превращались в кладбища, дрожащие жители разбегались и прятались в лесах. Наконец, добрался он до своего родного села; здесь проживали его старушка мать, любимая жена и малые дети. Отчаянье и жалость овладели душою несчастного, обманутого заморской злыдней. Решил он утопить и себя, и свою злосчастную ношу, которую сам, по глупости и доверчивости своей взвалил на плечи. Обошел он свое село, ухватил Моровую язву за руки и волосы и бросился вместе с нею с крутого берега Волги. Сам он не утонул, но чудище поганое отправил на дно речное… Крепок русский человек задним умом, а уж отваги и мужества ему не занимать. Жаль, слишком много охотников усесться на его шею! Ну да путь им всем один — в омут.