Октавиан Стампас - Великий магистр

К утру, когда окончательно рассвело и были найдены еще два трупа, стало ясно, что маркиз де Сетина скорее всего похищен отступившими сельджуками. Это горестное событие еще больше утвердило Гуго де Пейна в необходимости немедленного отбытия на переговоры с принцем Санджаром в Син-аль-Набр. Единственное, что пока радовало его — к Виченцо Тропези вернулось сознание и появилась надежда, что его молодой, крепкий организм справится с тяжелейшей раной. Пронзенные горем глаза Сандры немного посветлели, к ним вернулась их небесная голубизна, а к щекам вновь прилил румянец. Но и ее решение совершить вместе со всеми оруженосцами вылазку в стан египетских войск, причем сегодня же, осталось неизменным. Дева-воительница жаждала отмщения за подлое ранение своего любимого. Поручив раненых Виченцо и Монбара стараниям народного врачевателя Милана Гораджича, она собрала оруженосцев в пещере, а спустя полчаса после отбытия из цитадели мессира, Бизоля и Зегенгейма, спустилась вместе со всеми к подножию Синая, где их ждали приготовленные Раймондом лошади. Они отправились той же дорогой, по которой недавно уехал Гуго де Пейн с тамплиерами. Исчезновение их из цитадели, конечно же, не могло пройти незамечено, но там сейчас трудилось столько присланных комендантом Гонзаго слуг, замывающих кровь и вытаскивающих трупы сельджуков, что оставшимся рыцарям было не до них.

Гуго де Пейн расстался с друзьями на развилке: одна из дорог вела в Египет, к селению Син-аль-Набр, другая — уходила в Аравию.

— Дальше я поеду один, — сказал он. — Прощайте…

— До встречи! — поправил его Бизоль. — Мы будем ждать тебя здесь. И если к вечеру ты не вернешься — я переверну весь Египет!

— А зачем вообще мы здесь воюем? — усомнился Людвиг. — Бизоль прекрасно справился бы со всем Востоком.

— Увы! — вздохнул Сент-Омер. — Нет у меня таких способностей как у этого… Македонского.

На этой шутливой ноте они и расстались, хотя на душе у каждого было тревожно. Как встретят парламентера в Син-аль-Набре? Не выместят ли египтяне свой гнев за последние неудачи на Гуго де Пейне? Что ждет мессира в стане врагов? На эти вопросы ждать ответа оставалось недолго.

Появление одинокого рыцаря с восьмиконечным красным крестом на белом плаще вблизи Син-аль-Набра вызвало сильное волнение в стане сельджуков. Из лагеря выскочила группа всадников и понеслась навстречу Гуго де Пейну, который спокойно продолжал ехать вперед, подняв на древке копья белоснежный платок. За полтора месяца противостояния из крепости Фавор уже было несколько случаев перехода латников на сторону султана Насира, поэтому и приближающегося к стану рыцаря приняли за одного из перебежчиков. Сельджуки окружили де Пейна, яростно размахивая перед его лицом кривыми саблями, выкрикивая оскорбления, пытаясь набросить на шею веревку. Левой рукой Гуго ухватил петлю и вырвал веревку из рук воина.

— Мне надо говорить с принцем Санджаром! — выкрикнул он, показывая, что безоружен. — Я принес послание Туокая!

При имени звездочета, пользующегося среди всех турок особым почитанием, враждебные крики смолкли, а клинки перестали со свистам разрезать воздух. Всадники плотной стеной обступили рыцаря и, подстегивая его коня, понеслись все вместе обратно в лагерь. Весть о появлении незнакомого рыцаря в лагере уже разнеслась по всему Син-аль-Набру. Из хижин и палаток высыпал народ, с изумлением рассматривая смельчака; дети, показывая на него пальцем, смеялись и кидали камни, а женщины поспешно прикрывали лица чадрой. Пробираясь к шатру принца Санджара, сопровождавшие Гуго сельджуки разгоняли скопившиеся на улицах толпы людей, настроенных весьма агрессивно. Казалось, они готовы тут же растерзать рыцаря, будь на то их воля. На площади, мимо которой они проезжали, де Пейн увидел привязанного к деревянному столбу человека в разорванной одежде и с непокрытой головой с запекшейся кровью на лице. Седые волосы его были растрепаны, а глаза устремлены в землю. То был маркиз де Сетина. Гуго де Пейн скользнул по его поникшей фигуре взглядом и сердце его сжалось. Ткнув в сторону маркиза пикой, один из сельджуков громко захохотал, но, посмотрев в лицо де Пейна, мгновенно осекся и пришпорил коня. Показался шатер принца Санджара, возле которого стоял он сам, сложив на груди руки и презрительно глядя на приближающегося рыцаря.

Гуго соскочил с коня и подошел ближе. Два военачальника, имена которых начинали звучать на Востоке все громче и громче, а звезды которых поднимались к зениту, молча, с любопытством смотрели друг на друга. Лихорадка, мучившая Санджара все последнее время, неожиданно прошла и озноб перестал бить его тело. Будущий великий правитель сельджуков чувствовал странную, притягивающую силу этого человека, стоящего перед ним: ему понравилось его лицо и отсутствие страха в глазах. Напротив, во взгляде рыцаря ощущалась та власть, которая дается лишь немногим людям со дня их рождения и которая отделяет их от простых смертных. Их можно убить, но покорить — нельзя.

— Что привело тебя сюда? — спросил принц Санджар. прикрывая ладонью глаза от яркого солнца.

— Туокай, — одним словом отозвался де Пейн.

Санджар молча повел рукой, приглашая его в шатер. Толпившиеся вокруг сельджуки не посмели последовать за ними, оставшись на месте. Лишь Умар Рахмон, пробившийся сквозь толпу, раздвинул полог у входа и вступил внутрь.

— …значит, ты ставишь жизнь своего друга против жизни Туокая? — спросил князь Санджар. — Но почему ты уверен, что мне нужен какой-то полубольной звездочет?

— Не тебе — отцу. Что скажет великий Мухаммед, когда узнает, что ты столь легко распорядился судьбой его прорицателя?

— Ты умен и хитер. И смел, раз явился сюда, несмотря на то, что султан Насир уже приговорил тебя к смерти: он спит и видит, как ты поджариваешься на медленном огне.

— Огонь очищает железо от ржавчины и закаляет сталь, — уклончиво отозвался де Пейн. — Какое дело Санджару до сновидений султана Насира? Важнее что происходит наяву.

— Явь — продолжение сна, — промолвил принц. — Но ты — дерзок. Ты смеешь угрожать мне гневом Мухаммеда, не зная, что жизнь твоя уже висит на волоске, и тебе не дано будет узнать, что произойдет со мной после твоей смерти.

— Кто может перерубить волос, подвешенный не им? Человек — лишь исполнитель воли Бога, — заметил де Пейн. — И встретились мы здесь также не по собственному желанию.

— Слова его разумны, — вмешался Умар Рахмон, чью щеку перерезал свежий рубец. — Но его не следует отпускать живым. Этот человек, чует мое сердце, способен принести нам еще многие беды. Пожертвуй Туокаем, мой повелитель! Ночью я убедился, насколько опасен этот дьявол…