Октавиан Стампас - Великий магистр

К ним летело послание ломбардца Бера, писавшего о создании им лже-ордена тамплиеров в Цезарии, который после смерти Гуго де Пейна (если не естественной, так насильственной) и неминуемого распада созданной им организации, впитает в себя ее славу и деяния и тотчас же дискредитирует их, покончив тем самым с еще одной католической болячкой в Палестине; хотя, по убеждению Бера, смерть де Пейна несколько преждевременна, так как он не довел до конца свой план, о котором упоминал в прошлом донесении: связать мессира с князем Васильком таким образом, чтобы вынудить их совершить поступок, способный опорочить миссию игумена Даниила, вызвав гнев Бодуэна I и всего католического синклита в Иерусалиме на православного священника, заставив его убраться восвояси и более не показывать своего носа в Святой Земле. Таким образом будет решено три задачи: Орден тамплиеров противопоставлен Бодуэну, православный священник и князь — Ордену, а сам де Пейн — католической церкви. Если бы удалось провести в жизнь эту гениальную схему, то свою задачу в отношении Ордена ломбардец Бер мог бы считать выполненной.

Настрочил письмо графу Шампанскому в Труа и маленький алхимик и чародей Симон Руши, опасавшийся лишний раз высовываться из Тампля: единственным его желанием было как можно скорее убраться из Иерусалима ко всем чертям — только бы не к тафурам, чьи глаза и уши начинали ему мерещиться даже во сне. Он единственный из всех знал, какую силу и власть имеют эти загадочные существа в Святом Городе. Ему было чего бояться, поскольку один раз он уже побывал в их лапах и лишь чудом вырвался… Руши писал, что небольшая заминка, вызванная отъездом тамплиеров к Син-аль-Набру, приостановила поиски того, что волнует сюзерена, но вскоре маркиз де Сетина приступит к продолжению своих раскопок, а Гуго де Пейн, судя по всему, близок к тому, чтобы отправиться на свидание со своими предками. Его место, скорее всего, займет немецкий граф Людвиг фон Зегенгейм.

Туда же, во Францию, пошло и донесение клюнийского монаха, который коротко сообщал аббату Сито «о возможности изменения генерального плана и „уходе“ Гуго де Пейна, блистательно проведшего свою роль и заложившего основу Ордена, и возвышении известного теперь уже всему католическому миру Бернара Клервоского, способного изменить чисто военное русло Ордена и пустить его по монашеско-духовному течению. Желательно, чтобы молодой бенедиктинец прервал свою деятельность в Европе и вновь отправился в Палестину. Меры воздействия на него, наверное, имеются… Тревожит необыкновенное воскресение Робера де Фабро, его появление в Иерусалиме, а затем отбытие вместе с войском графа Танкреда к Син-аль-Набру. Выйти на контакт с ним не удается, поскольку его тщательно оберегают какие-то люди от внешнего воздействия. Визуальные наблюдения показывают, что Робер де Фабро, оставаясь физически тем самым рыцарем, с которым мы беседовали в Клюни, тем не менее, совершенно иной человек по своей сущности. Его загадочная трансформация пока необъяснима, но наличие при нем известного вам профессора из Толедо предполагает то, что здесь замешаны Нарбоннские Мудрецы».

Критическое состояние Гуго де Пейна не ускользнуло от внимания даже таких ближайших соседей Палестины, как сельджукский правитель Мухаммед, моссульский султан Малдук, сивасский эмир Данишменд и мардинский султан Наджм-ад-Дин; а грозный перс-ассасин Старец Горы Хасан ибн-Саббах воскликнул по этому поводу хвалу Аллаху, покаравшему наконец нечестивца. Тем не менее еще одна группа убийц-фидаинов была отправлена в Иерусалим, чтобы обратить свои беспощадные кинжалы на остальных тамплиеров, которых безумный Старец поклялся вырезать всех до одного.

Но здоровье Гуго де Пейна теперь неуклонно шло на поправку. Почти непрестанно при нем находились либо Сандра, либо Бизоль, чьим заботам и неутомимости могли позавидовать опытные сиделки. Сандра вообще взяла на себя хлопоты по уходу за всеми ранеными тамплиерами, как их верная и преданная сестра; она сновала между ихними покоями, поднося питье и лекарства, смазывая раны, распоряжаясь о смене белья и прочих удобствах; мало кто мог бы предположить в гордой дочери генуэзского дожа такие способности, она не гнушалась сама выносить грязную посуду и снимать окровавленные бинты, варить питательные бульоны и касаться своими нежными пальчиками заскорузлых ран. Как-то само собой, на ее хрупкие плечи легли и все остальные хозяйственные заботы по Тамплю: наем новых слуг, закупка продовольствия, финансовые распоряжения по поддержанию дома, его украшению и процветанию. Это она велела оборудовать во дворе Тампля серию больших и малых фонтанов, связанных между собой канальчиками, вокруг которых были высажены прекрасные розы и георгины распространявшие благоуханный аромат; это благодаря ее женскому вкусы внутренние покои были оббиты бархатными разноцветными портьерами — ласкающими взор и успокаивающими нервы; это ее руки украсили стены и коридоры Тампля затейливыми сувенирами с различных сторон света — африканскими колдовскими масками, китайскими фарфоровыми статуэтками, византийскими чеканками, русскими соболиными шкурками, индийскими многорукими божками.

Но была еще одна женщина, часто появлявшаяся в жилище тамплиеров, вызывавшая неосознанную ревность Сандры, хотя у той даже и в помыслах не было как-либо претендовать на ее роль маленькой хозяйки большого Тампля. Судьба ее была неопределенна, а перенесенные испытания столь тяжелы, что крепость ее духа держалась лишь на воспоминаниях о прошлом и призрачных надеждах на будущее. Этой женщиной была графиня Катрин де Монморанси. Она снимала небольшой домик возле Западных ворот, ведя уединенную жизнь. События последних месяцев тяжело отразились на ее душевном состоянии: смерть сына, чума в Египте, бегство оттуда вместе с князем Гораджичем, скитания по пустыне, долгожданная встреча с Гуго, его скорый отъезд к Син-аль-Набру и, наконец, возвращение — израненного, полуживого… Она понимала, что он уже давно не принадлежит ей. Возможно, он никогда не будет принадлежать ни одной женщине на земле, потому что его удел — одиночество, пусть даже он станет окружен сонмом людей, находиться в центре событий, в пламени войны или на перекрестке мировых дорог под пристальным вниманием тысяч глаз, но всегда и всюду ему предстоит бороться с одним противником, с самим собой, и, одолевая себя, он будет терпеть поражение, а побеждая — находиться у черты, отделяющей жизнь от смерти. Гуго де Пейн станет кумиром, идолом для многих и многих, он вознесется на недоступные простым смертным вершины, но простое человеческое счастье ему не будет доступно. И та женщина, которая полюбит его — станет подобна огню, обжигающему холодный мрамор; она раскалит его до мерцающего красного света в ночи, но, неизбежно погаснув рано или поздно, не сохранит температуру его души. И мрамор остынет на новые тысячи лет…