Октавиан Стампас - Великий магистр

Зато военный логофет Гайк выглядел как человек, съевший только что нечто очень вкусное. Невысокий, порывистый армянин, любимец императора, одержавший для Византии множество побед, произнес, дождавшись когда смолкнут рычащие львы:

— Надеюсь, все же, что русский князь будет подчиняться непосредственно мне.

— Да-да, разумеется, — успокоил его Алексей Комнин. — Прошу вас только соизмерять свои желания с самолюбием князя Василька. Нам хорошо известна неукротимость этих русских.

— Тем более не следовало бы пускать игумена Даниила в Палестину, — пробормотал патриарх Косьма.

— Ничто не может быть более угодно Богу, чем согласие всех православных христиан в единой и чистой вере, — обратился к нему император. Левое веко на его моложавом, загорелом лице дернулось, что было признаком подступающего гнева. — Ваши монастыри здесь, в Константинополе, расшатаны. Вместо благочестивой жизни, предписываемой уставом, монахи принимают участие в светских увеселениях, увлекаются лошадьми, охотой, куплей и продажей земель. А ведь хороший порядок в церкви — это оплот империи. Вам следует брать пример с бескорыстия и веротерпения русских, патриарх Косьма! Иначе наши пути с вами разойдутся. Мы приняли решение основать новый Патмосский монастырь, который явит вам пример дисциплины и благочестия, и поможет нам в этом игумен Даниил, уже посещавший святые места.

Позолоченные львы вновь издали грозный, словно бы направленный к патриарху рев, и Алексей Комнин, поморщившись, обратился к стоящему неподалеку протоспафарию:

— Отключите наконец этих кошек… А заодно и трапезундских соловьев — голова раскалывается. Теперь о главном. На днях из месопотамского Мардина прибывает посланец султана Артука и мы должны встретить его с высшими почестями.

— Он ярый враг иерусалимского короля Бодуэна, — скромно напомнил эпарх Стампос.

— Неважно, — отозвался император. — Союз с ним обеспечит наши тылы и развяжет руки для борьбы с норманнами, а также угомонит этих распоясавшихся… — Алексей запнулся, подыскивая слово: — Крестоносцев.

— Как точно вы выразились, — льстиво произнес эпарх. — Именно так можно назвать хлынувших из Европы рыцарей: крестоносцы. Если не держать их в узде, то когда-нибудь они сметут с лица земли и Константинополь: Их жадные взоры давно обращены к столице империи.

— Кстати, один из них — Гуго де Пейн, ждет вашего приема, — сказал протоспафарий.

— Пусть войдет, — Алексей махнул рукой.

— А львы? Включать? — протоспафарий потянулся к скрытому рычагу.

— Не стоит. Побережем тонкий механизм для более торжественных случаев.

— Зачем вообще вам тратить драгоценное время на этого… крестоносца? — эпарх с удовольствием выговорил понравившееся ему слово.

— На то есть свои причины, — прищурился император. — Вам же, я думаю, нет особой нужды присутствовать при нашей беседе.

Поклонившись, патриарх Косьма, логофет Гайк и эпарх Стампос направились к выходу, пропустив в Золотую Палату вошедшего вслед за протоспафарием Гуго де Пейна. Все они посмотрели на него с нескрываемым любопытством, вызванным странным согласием императора встретиться с прибывшим из Европы простым рыцарем. Но на то действительно были особые причины, которые, узнай о них приближенные императора, повергли бы в шок и патриарха Косьму, и логофета Гайка, и эпарха Стампоса, да и других высших сановников Византии.

Между Алексеем Комнином и Анной, между императором и принцессой, отцом и дочерью не было секретов. Ранняя смерть матери — царицы Ирины — не отторгла крохотное существо от всесильного василевса, а еще крепче связала два любящих сердца. Девочка росла под нежным и пристрастным вниманием отца, окруженная его заботой и лаской, платя ему теми же чувствами. Она влетала к нему в любое время суток, рассказывая о детских пустяках, и он всегда внимательно выслушивал ее милый лепет, не позволяя себе обидеть ее насмешливой улыбкой или резким тоном. Постепенно, эта откровенность и искренность стала правилом в их отношениях, вызвала и у него насущную потребность делиться с родным существом происходящими в империи событиями. Подобная привязанность, редкая и в обычных семьях, почти совершенно исключена в родах царственных. Злые языки в Константинополе утверждали, что такая любовь, такое обожание друг друга может завести очень далеко, если уже не вылилось в смертный грех: достаточно было взглянуть на нежно обнимающихся отца и дочь. Но место злословию найдется всегда — даже у райских врат. Повзрослев, получив прекрасное образование, расцветшая, как золотой цветок, Анна, еще крепче привязалась к отцу. Теперь она не только вникала в его дела, но, порою, подсказывала и мудрые решения; ее же душа была все так же открыта отцу. Лишь одно тревожило Алексея Комнина: Анне уже минуло двадцать восемь лет, она была первой красавицей Византии, но все еще не помышляла о супружестве.

Представители лучших византийских родов сватались к ней: Дуке, Валанды, Стампосы, Палеологи, Мономахи, Липарии, Дросы, Франкопуды, Мадариты, ведшие свои генеалогии от Кира, Креза, Дария, Геракла, Персея, Энея; приезжали женихи и из дальних стран Европы и Азии. Но на все их притязания она отвечала одним словом — «Нет». Никому не удавалось зажечь страсть в ее сердце. Любовь к отцу была настолько сильна, что, сравнивая его с другими мужчинами — пусть они даже были намного моложе и красивее, она видела насколько он превосходит их в уме, нежности, благородстве, и с содроганием думала о том, что кто-то другой когда-нибудь обнимет ее и заменит, вытеснит из ее души этого самого дорогого и близкого ей человека. И она не скрывала от отца своих чувств. Это и радовало, и огорчало Алексея Комнина. Он давно понял, что его изнеженный старший сын Иоанн не способен управлять империей: в лучшем случае его правление продлится три года, после чего последует ибо дворцовый переворот, либо восстание константинопольской черни — и династия Комнинов прервется. Слабовольный, пустоголовый Иоанн быстро разрушит все наследие и завоевания отца, а охотников на престол найдется множество. В Византии отсутствовал закон о престолонаследии, регулирующий смену правителей на троне. За последние семьсот лет из сотни государей только треть умерла собственной смертью, остальные либо были заколоты, отравлены, искалечены, либо отреклись добровольно. Да и те, кто всходил на престол, получая титул василевса, часто не имели не только царской крови, но и вообще какого-либо рода. Лев I был мясником, и в Константинополе до сих пор показывали стойку, за которой он вместе с женой торговал мясом; Юстин I — крестьянин из Македонии — пришел в город босиком, с мешком за плечами; Фока был простым центурионом, Исавр — ремесленником, а Василий I — нищим изгнанником армянином. Успех этих счастливых узурпаторов окрылял многих простых горожан, болеющих «болезнью пурпура», а для монахов и составителей гороскопов стало обычным делом обещать каждому обратившемуся к ним бездельнику высшее звание. Поэтому Алексей Комнин не сомневался, что с его смертью в империи воцарится великая смута. Но если на трон взойдет волевая, умная, по-государственному мыслящая принцесса Анна, которую будет поддерживать преданный ей супруг? А в дальнейшем — рожденный ими сын, его внук, наследник и продолжатель рода Комнинов? Эта мысль в последнее время не давала василевсу покоя. Он чутко улавливал настроения в армии и в столице. Если в надежности военного логофета Гайка император не сомневался, то в Константинополе, по докладам эпарха Стампоса, зрело недовольство, искусно подогреваемое патриархом Косьмой. В столице всегда было много людей без определенных занятий, искателей приключений, воров, нищих, готовых поддержать восстание, из которого они надеялись извлечь пользу, и — чем черт не шутит — надеть заветные пурпуровые башмаки? Но где же найти избранника для его дочери, не навязывать же ей ненавистного супруга силой? Алексей Комнин никогда бы не пошел на этот шаг. И как порою бывает в тупиковой ситуации, на помощь неожиданно пришла любовь.