Розмэри Сатклифф - Алый знак воина

Он сам был так напуган собственной дерзостью, что почти сразу же лишился дара речи: во рту у него пересохло, и он при всем желании не мог больше выдавить из себя ни слова. И тогда гроза разразилась громовым хохотом Дамнорикс, Вождь клана, запрокинув голову, заревел от смеха так, что задрожали балки и полено свалилось в огонь, подняв вихрь искр. Даже Кайлан мрачно ухмыльнулся, а старшие мальчики заулыбались, подталкивая друг друга локтями. И только двенадцатилетним было не до смеха.

— Ха-ха-ха! Среди нас, оказывается, есть настоящие герои. — Дамнорикс все еще продолжал смеяться. — Кайлан, старый ты волчина, хорошие деньки еще впереди. Клан не останется без героев, когда придет время нам сидеть у очага и вспоминать старые битвы.

Он направился к двери, но на пороге обернулся и сказал, обращаясь к новичкам:

— Мне кажется, на сегодня достаточно тренировки. Пора пойти и смыть кровь.

После его ухода они посмотрели друг на друга, не зная, как себя вести, тогда как старшие мальчики занялись своими делами, мгновенно забыв об их существовании. Они немного постояли, пытаясь вспомнить, из-за чего произошла драка. И похоже было, что знал это только Луга, который все еще нащупывал место, где был зуб. Затем Мэлган улыбнулся, хлопая белыми ресницами, и первым двинулся к выходу, направляясь к ручью под холмом.

Дрэм и Вортрикс последними ушли из хижины. Когда они добрались до ручья, Вортрикс дружески обнял товарища за шею. В драке он разбил костяшки пальцев о зубы Юриана, и теперь алая струйка крови, сочившаяся из-под глаза у Дрэма, капнула Вортриксу на руку, прямо в кровоточащую ранку. Увидев это, мальчики посмотрели друг на друга. Вортрикс засмеялся, но сразу же оборвал смех и стал серьезным.

— Посмотри, наша кровь смешалась. Теперь мы с тобой побратимы.

Как-то под вечер, в разгар листопада, Дрэм с копьем на плече спускался в деревню по длинному склону Меловой. Он только что расстался с Белошеем в конце тропинки, ведущей к дому. Прошло два с половиной года с тех пор, как на этом месте он простился с собакой и отправился в Школу Юношей. За это время он научился лучше всех метать копье и стал искусным наездником — он мог движением колен управлять своей норовистой лошадкой, если требовалось освободить руку, чтобы метнуть копье. Теперь для него и Белошея расставание стало делом привычным, каждый шаг им был заранее известен. Белошей безошибочно чуял, когда у Дрэма выпадали свободные часы и он мог с ним поохотиться. В этот день пес отказывался обходить службы или идти на охоту с Драстиком, хотя в остальное время безропотно сопровождал его повсюду. Когда Дрэм и Вортрикс через заросли ольхи выходили к тропинке, Белошей уже сидел и ждал, нюхая воздух и дрожа от нетерпения. При виде их он с лаем, огромными прыжками, несся навстречу хозяину, сбивал его с ног, и они катились по земле. Дрэм, обхватив пса за шею, а он, притворно рыча и скаля зубы, не переставая, правда, дружелюбно махать хвостом. И при этом оба смеялись — и мальчик, и собака. А потом все вместе шли на охоту — Дрэм, Вортрикс, и две собаки, ибо у Вортрикса тоже была своя собака.

После охоты Дрэм доводил Белошея до тропинки, а иногда и до калитки дома, где можно было перекинуться словом с матерью или Блай. Дальше идти ему не полагалось, пока он был в Школе, но всякий раз, когда он доходил до калитки, Белошей провожал его обратно до конца дорожки, и там, возле нижней делянки неправильной формы, как и все их делянки, они расставались.

Дрэм и Вортрикс охотились вместе с того самого первого дня, когда они неожиданно стали побратимами. Однако Вортрикс никогда не присутствовал при прощании Дрэма с Белошеем — Дрэм, при всей своей любви к другу, не путал своих привязанностей. Да и Вортрикс, обычно не склонный обращать внимания на такого рода пустяки, неизменно проявлял мудрость и чуткость по отношению к кровному брату: после охоты он прямо возвращался в Школу, в то время как Дрэм шел провожать своего белогрудого великана.

Осенние сумерки постепенно синели, как дымок очага над темнеющими Дебрями, гася рыже-красное полыхание дальнего леса. То тут, то там мелькали черно-белые крылья зуйков, над головой носились скворцы, уже собравшиеся лететь поближе к родным краям. Тихо и мирно было вокруг: свет разгорался в дверных проемах хижин, среди которых стлался туман из смеси очажного дыма, дыханья скота в коровниках и уже колкого морозного воздуха. Когда мальчик подошел к громоздящимся на холме хижинам, то почувствовал, что тишина эта обманчива. В деревне царило необычайное оживление: в сумерках двигались, возникая и исчезая, неясные фигуры и отовсюду слышался прерывистый гул голосов, будто шли какие-то торопливые приготовления.

Ту же атмосферу поспешных сборов застал он и в Школе. Вортрикс, вернувшийся незадолго до него, сидел на корточках возле очага, над которым был подвешен огромный котел, где булькала похлебка на ужин. Вортрикс свежевал подстреленного им зайца с видом человека, решившего не отступать от положенного распорядка, несмотря ни на какие препятствия. Остальные, стоя у очага или расположившись на полу, что-то горячо обсуждали, одновременно полируя пряжки плащей или бронзовые украшения на кожаной сбруе, словно перед битвой.

Старый Кайлан сидел на обтянутой кожей скамье с копьем на коленях, ни на мгновение не спуская с учеников горящих глаз.

— Что происходит? Налет? — спросил Дрэм.

Ему ответили два или три голоса.

— Царь ушел за закат.

Дрэм свистнул:

— А как вы узнали?

— Здесь еще были гонцы, когда я вернулся, — сказал Вортрикс, продолжая свежевать зайца.

— А кто его убил? Он ведь был совсем не старый?

Юриан пальцем попробовал острие кинжала;

— Говорят, кабан. Царь вчера пошел на охоту и вышло так, что не он убил кабана, а кабан его.

Всех охватило какое-то возбуждение. Не то чтобы они жалели покойного Царя: он жил далеко от них в своем высоком Царском Чертоге, и они лишь знали от отцов, что он был суровый человек и замечательный воин. А теперь он был мертв и ушел за закат. И виноват в этом кабан с длинными клыками и глазами, налитыми кровью, защищавший свою жизнь.

— Будет тризна и изберут нового Царя, — сказал Туэн.

— Пир целых три дня, и борьба, и бега. Все мужчины соберутся в Царском Дворце.

— Отец рассказывал, что когда выбирали последнего Царя, жарили так много мяса, что запах доходил до Большой Воды, — заявил Мэлган, хлопая белесыми ресницами.

Слова его были встречены дружным хохотом, со всех сторон раздались голоса:

— Это единственное, что тебя волнует, толстяк?

— Когда Мэлган был маленький, его, наверное, осенью выгоняли со свиньями откармливаться на желудях.