Дэвид Чейни - Мастер меча

Процессия должна была перейти мост Сандзё – мост Пятой улицы – до полудня. Улицы, пересекавшие ее путь, были забиты всадниками, воловьими повозками, пешеходами. Почти тысяча карет и телег теснили одна другую и сталкивались между собой, поднимая брызги грязи, пачкавшие наряды придворных.

В указах императора точно определялось, какой вид экипажей соответствует какому разряду, а всем лицам ниже пятого разряда вообще запрещалось пользоваться каретами. Как многие другие, принятые из наилучших побуждений, но не пригодные для проведения в жизнь законы, это постановление не выполнялось. Все, кто мог приобрести карету, приобретали и пользовались ими.

Большие экипажи китайского типа, которые тянули целые упряжки волов, были роскошно украшены остроконечными крышами такой высоты, что в них поднимались по лестницам. Они предназначались для семьи Кийомори и других высших должностных лиц. Кареты меньшего размера, запрягавшиеся парой волов и имевшие соломенные крыши в виде раскрытой ладони, предназначались для министров третьего и четвертого ранга, Пятому и шестому разряду соответствовали повозки с плоскими крышами, куда впрягался один вол. Торговцы, писцы и другие люди, не имевшие чина, также заводили свои выезды и имели возможность давить и забрасывать грязью соседей.

Йоши и Хироми ехали вместе в экипаже, влекомом одним волом. Их возница был одним из самых голосистых, толчки кареты сопровождались его криками, руганью и угрозами. Йоши спокойно сидел на скамье из толстой доски, а Хироми в духе дня высовывался из окон и грозил всем, кто оказывался слишком близко. Его выпуклые глаза задорно блестели. Он совершенно не походил на себя.

Верховые самураи в полных доспехах, с колчаном за спиной, где лежали двадцать четыре стрелы, и двумя мечами за поясом, разъезжали между каретами, увеличивая сумятицу.

Несколько паланкинов императорской семьи – каждый несли шесть носильщиков, а впереди шли солдаты – пробивали себе дорогу в толпе, и собравшиеся провожали их взглядами, полными зависти. Однако даже паланкин самого императора, который несли тридцать два человека, несмотря на сопровождающий его отряд из двадцати самураев, с трудом добрался от Императорского двора до моста.

Го-Ширакава находился в этих огромных носилках вместе с трехлетним императором Антоку. Маленький микадо был в восторге от того, что происходило на улице, и хлопал в ладоши каждый раз, когда видел на обочине повозку со сломанным колесом или погнутой осью.

Го-Ширакава сидел на обитом плотной тканью сиденье и, пренебрегая правилами траура, хмуро жевал сладкие пирожки с бобами. Он был доволен, что освободился от Кийомори, но знал, что на этом повороте политической обстановки неверное решение или неправильный выбор союзника могут стоить ему трона и головы. Однако император-отшельник играл в эту игру уже много лет. Он был твердо намерен играть и дальше – и побеждать.

Золотой феникс императорского паланкина толчками продвигался вперед и наконец замер на берегу реки Камо, где должна была пройти похоронная процессия. Храм Кийомицу располагался неподалеку, немного южнее поместья Рокухара. Он был выбран для похоронной службы именно из-за близости имению Кийомори. Траурное шествие началось в храме, прошло через Рокухару и проложило путь по мосту Сан-дзё.

Возница Хироми ценой больших усилий и крика сумел вкатить карету в первый ряд. Имперские стражники очистили от зевак ровную площадку перед мостом, так что двое друзей могли прекрасно наблюдать происходящее. Они находились на южной стороне площади, напротив императорских носилок.

Похоронное шествие соответствовало званию Первого министра. Первым шел служитель в черной одежде, отделанной по краям красным, с медвежьей шкурой на плечах и в деревянной маске причудливой формы с четырьмя золотыми монетами вместо глаз. В правой руке он держал копье, а в левой щит и потрясал им, отгоняя злых духов.

Следом за ним двигались двумя рядами сто монахов в белых одеждах. Они несли трехметровые пирамиды из цветов. За ними брели другие монахи с флагами, на которых пестрели надписи, прославлявшие добродетели Кийомори, и изречения из его любимых сутр.

Имперское управление церемоний определило, сколько музыкантов полагается на похоронах лицам всех рангов. Кийомори, как Первому министру, был назначен оркестр из ста сорока барабанов, двухсот десяти флейт различных видов, четырех гонгов и четырех цимбалов. Музыканты вели медленную печальную мелодию, соответствовавшую торжественности события.

Квадратный гроб был поставлен на запряженный волами громоздкий катафалк, который следовал за музыкантами и неуклюже замирал через каждые десять шагов, когда священники, монахи, участники похорон и музыканты делали остановку, чтобы отдохнуть.

За гробом шел главный плакальщик в рваной домотканой одежде и обшитых холстом соломенных сандалиях. Он волочил ноги и качался из стороны в сторону, показывая, как сильно горюет о смерти своего господина.

За главным плакальщиком другой служитель нес памятные таблички с надписями в честь покойного. Он вел за собой родственников и друзей Кийомори, которые шли медленно, подчеркнуто вытирая слезы рукавами своих белых одежд.

По правилам шествие должны были завершать слуги и свита из Рокухары с пирогами для бедных, но на этот раз в похоронах участвовала еще одна группа: шествие замыкала особая охрана.

Молодые стражники шли молча, с каменными лицами, глядя прямо перед собой. На свои красные одежды они надели белые верхние, из уважения к умершему владыке.

Этот кортеж длиной в три четверти километра медленно, останавливаясь через каждые несколько секунд, подвигался вперед под бой барабанов и завывающее причитание флейт. Мелкий дождь поливал участников и заглушал музыку.

Вол Хироми недовольно засопел, отступая назад, когда имперские солдаты заставили карету подвинуться, чтобы освободить место для похоронного шествия. Кареты стояли стеной, почти вплотную, и солдаты оттаскивали задние экипажи, чтобы освободить место передним.

Возникла суматоха: в одном месте волы, которые от страха плохо видели, куда ступают, поскользнулись, перевернув карету и запутавшись в своих постромках. Солдаты под вопли возницы и крики седоков убили животных, обрубили упряжь. Но, увы, мертвые быки теперь не слушались приказов, и солдатам пришлось решать проблему, которую они сами создали. Они вышли из положения так: арестовали возницу, бросив убитых волов посреди улицы.

К полудню голова вымокшей процессии достигла главного проспекта столицы и повернула к воротам Расемон. Кремация должна была произойти в болотистых полях к югу от города, где Кийомори завещал похоронить его кости.