Ильяс Есенберлин - Шестиглавый Айдахар

Тихий вздох, как порыв ветра, пронесся по толпе. По монгольским обычаям, то, что совершил Кара-Буги, считалось величайшим преступлением.

Даже Бату-хан, сам не знавший ни к кому пощады, устраивавший пиры на телах поверженных врагов и равнодушно слушавший, как трещат и ломаются их кости под тяжелыми досками, побледнел.

Взгляд его замер на Кара-Буги:

– Верно ли говорит великий лекарь Сакия?

– Да, – прохрипел Кара-Буги. Лицо его исказила гримаса страха. – Но я не мучил душу ребенка, о великий хан! Ведь мертвому телу все равно…

Сартак вспомнил, как чувство омерзения затопило тогда все его существо. Он вспомнил, как отец повернулся к своему брату Менгу и спросил:

– Какое наказание для этого человека ты считаешь уместным?

Менгу, известный своей жестокостью, помедлил с ответом, потом сказал:

– Это преступление, бросающее тень на монгольского воина. Но Кара-Буги многое сделал для завоевания орусутов, и потому наказание можно смягчить. Сто ударов лозой…

Бату-хан глянул на младшего брата Берке:

– Что скажешь ты?

– Согласно мусульманской вере, такой человек после своей смерти должен вечно гореть в огне, ибо он совершил насилие над мертвым телом ребенка. Такое преступление нельзя прощать. Назначьте ему тысячу ударов.

Бату обвел взглядом лица собравшихся. Нойоны и воины, стоящие вокруг его трона, привыкли к человеческим смертям, их не пугала кровь, и сердца не знали сочувствия к чужим страданиям. Но поступок Кара-Буги был за гранью дозволенного. И каждый, какой бы он веры ни предерживался, какому бы богу ни поклонялся, понимал, что это преступление. От этого лица людей были угрюмы.

– Что бы ты хотел? – спросил вдруг Бату у Святослава.

– Отдай его мне, – все так же не отрывая взгляда от лица хана, сказал орусут.

Бату задумался. Менгу прав. Из-за смерти ребенка побежденного народа стоит ли лишать жизни воина, который всю жизнь преданно и верно служил Орде?.. Да, он виновен в страшном поступке. Может быть сделать, как советует Берке, – назначить тысячу ударов, и пусть надеется на счастье? Если Небо хранит его – Кара-Буги выживет. Но сочтет ли такое решение справедливым толпа? По лицам видно – воины ждут смертного приговора. Наивен и глуп народ. Можно уничтожить миллионы безвинных людей, но стоит однажды поступить по справедливости – и все будет забыто, прощено. Его будут звать Саин-ханом – справедливым ханом. А разве не стоит жизнь одного сотника мнения стотысячного народа?

Бату выпрямился, поднял голову и в упор посмотрел на Святослава:

– Пусть будет по-твоему, орусут.

Толпа всколыхнулась.

– Слава! Бату-хан – справедливый хан!

– Саин-хан! – закричали люди.

Кара-Буги рванулся, пытаясь на коленях подползти к Бату-хану, но острые копья туленгитов уперлись в грудь. В страхе и ярости катался он у подножья трона, выкрикивая слова мольбы, но за ревом толпы, повторяющей хвалу мудрости хана, его воплей не было слышно.

Святослав положил тело девочки на землю и пошел к монголу. Стража расступилась перед ним, давая дорогу. Орусут схватил Кара-Буги за волосы, в руке сверкнуло тонкое лезвие ножа. Огромная черная голова монгола покатилась по земле…

Святослав спрятал нож, поднял тело дочери и, ни на кого не взглянув, пошел прочь. Толпа воинов почтительно расступилась.

Бату-хан повернулся к своему главному визирю Сауку – сыну младшего брата отца.

– Останови его! – властно приказал он. – Дай коня и выкуп за дочь.

Тулен-багадур, зять Бату, один из самых смелых военоначальников Золотой Орды, довольный решением хана, склонил голову в знак одобрения и негромко сказал:

– Саин-хан! Справедливый хан…

Его слова услышали, и толпа воинов вновь закричала:

– Бату-хан – Саин-хан!..

Твердый в своих решениях, не знавший жалости и сострадания Бату умел изображать из себя справедливого человека, чтобы поддержать уважение в войске. Не хотелось ему терять отважного Кара-Буги, но что поделаешь, видно, такова воля Неба.

– Хорошо помнит Сартак тот случай. И сейчас, глядя на Святослава, он подумал, что время не властно над этим человеком. Прошло пятнадцать лет, а он по-прежнему крепок и силен, только волосы и борода в густой седине. Значит, Святослав сейчас в дружине князя Александра, раз приехал с посольством. Все больше орусутов собирается под знамена непокоренного Новгорода.

Думая сейчас о Святославе, Сартак не знал, что в толпе, встречающей русское посольство, есть еще один человек, который так же, как и он, хорошо помнит те далекие события у озера. Это был младший брат черного Кара-Буги. Он выполнял при дворе Сартака обязанности бакаула – распорядителя еды и напитков. Он помнил все и тоже узнал Святослава, но ни один мускул не дрогнул на его скуластом бронзовом лице, только в глазах на миг вспыхнули и тотчас же погасли недобрые волчьи огоньки.

Когда вошли во дворец, Сартак сказал:

– Уважаемые послы, мы не станем сегодня говорить о деле. Вы гости хана великой Золотой Орды…

Орусуты поклонились, выражая тем самым согласие с волей хана.

Сартак повернул голову в сторону человека с суровым, мрачным лицом:

– Я думаю, мой главный визирь не против?

Тот кивнул. Это был знаменитый Саук, выполнявший обязанности визиря еще у Бату-хана. Ему давно перевалило за шестьдесят, и некогда гладкое, круглое лицо избороздили морщины. Он был самым старым из потомков великого Чингиз-хана и потому имел особое влияние на дела Золотой Орды. Во время похода монголов на орусутские земли отец Саука – Кулкан возглавлял отдельное войско. Его тумены овладели городом Коломной, но во время битвы он погиб от орусутской стрелы.

По обычаю чингизидов, если при осаде города погибал кто-нибудь из их рода, должна была свершиться страшная месть. И здесь они не отступили от своего правила. Все жители Коломны, от грудных детей до древних стариков, были вырезаны.

Желание продолжать мстить за отца руководило всю жизнь поступками Саука. И, с тех пор как он стал главным визирем Бату, Саук постоянно твердил хану о необходимости разговаривать с орусутами только языком кривых монгольских сабель. «Бахадуры, пока они в ссоре, – не объединятся. Разграбленное тобою государство никогда не станет тебе другом. Дружбу ищут до тех пор, пока чувствуют силу. Если не хочешь, чтобы они выступили против тебя, – увеличь еще больше свою мощь, будь жесток и безжалостен», – не уставал повторять Саук.

Для орусутских гостей забили молодую кобылицу, принесли вино и кожаные мешки – сабы, полные свежего пенящегося кумыса. Известный кипчакский тайши – сказитель Сулунгут, подыгрывая себе на домбре, поведал собравшимся историю жизни великого Чингиз-хана.

Гортанным, хриплым голосом он пел о Торган Шире, который спас молодого Чингиз-хана, когда люди из рода тайжигут хотели убить его. И о том, как простой монгол Темуджин, сделавшийся великим Чингиз-ханом, подарил тому земли меркитов, протянувшиеся от монгольских степей до реки Селенги, и дал звание дархана, разрешив носить кольчугу [18] Воины Чингиз-хана не носили ни кольчуг, ни панцирей. и перья орла на головном уборе [19] Перья орла на головном уборе считались признаком власти .