Ильяс Есенберлин - Шестиглавый Айдахар

В один из таких дней Берке велел позвать в свой шатер вернувшегося из орусутских земель Тудай-Менгу и сына Менгу-Темира – Токтая. Когда нойоны явились, хан невольно залюбовался ими. Оба были молоды, стройны, быстры в движениях. И одеты были просто, как повелось у монгольских воинов со времен Чингиз-хана. На каждом был простой чекмень, перетянутый поясом, на котором висела сабля, на ногах мягкие монгольские сапоги, на голове борик, отороченный желтым лисьим мехом.

Берке знал, что больше всего на свете эти два нойона любили оружие и коней. Ножны и рукояти сабель и кинжалов у них были украшены золотом и серебром, сверкали драгоценными камнями. Коней же, черных и горячих, украшали седла, уздечки, стремена и подпруги, отделанные белым чистым серебром.

Молодые нойоны любили пошуметь, поспорить, и среди чингизидов их считали задирами.

После взаимных приветствий хан предложил Тудай-Менгу и Токтаю сесть.

Нойоны опустились на разостланный у подножья трона пушистый персидский ковер, подобрав по-восточному под себя ноги, и приготовились слушать.

– Сколько у вас сейчас воинов?

– Согласно приказу, каждый из нас привел по пять тысяч, – ответил Токтай, настороженно вглядываясь в лицо хана.

– Хорошо. Пусть они будут готовы выступить в поход в любой день и час. Я сам поведу их…

Тудай-Менгу подался вперед всем телом:

– Далек ли будет наш путь?

Берке нахмурился. Он не любил, когда его перебивали.

– Нет. Всего два дня потребуется, чтобы увидеть лицо врага. Как нам стало известно, отряд беглых рабов находится сейчас на правом берегу Итиля, в Черном лесу. Мы окружим его и подожжем бор…

Тудай-Менгу весело рассмеялся:

– Выходит, нам придется поджарить живьем и двух красавиц!..

Токтай никак не отозвался на слова нойона. Лицо его было серьезно:

– К чему напрасно жечь лес? Рабов не более двух тысяч, и наши храбрые воины легко справятся с ними.

Берке отрицательно покачал головой:

– Наши воины привыкли сражаться на конях, лес не место, где они смогут показать свою удаль. Среди же рабов много орусутов, булгар. Они привыкли к лесу, умеют биться в пешем строю и при нужде проскользнут мимо любого заслона. Мы поступим так, как сказал я. Огонь поможет нам сделать то, что не смогут сделать воины.

– Пусть будет так, – согласились нойоны.

– Идите готовьтесь к походу. И пусть уже сегодня в сторону Черного бора отправятся арбы с тридцатью бурдюками, наполненными горючей китайской смесью.

Тудай-Менгу и Токтай поклонились хану.

Черный лес тянулся широкой лентой по высокому итильскому берегу. Могучие дубы, красивые стройные сосны, белоснежные березы переплели здесь свои ветви, образовав непроходимую чащу.

Отряд Салимгирея, укрывшись в темной глубине леса, совершал отсюда набеги на монгольские отряды и проходящие мимо караваны, везущие дань, собранную с орусутских и булгарских земель.

Воины прорубили в чаще узкую тропу, по которой могли проехать только два всадника, и по ней выходили на степные просторы, по этой же тропе возвращались в свой лагерь.

Салимгирей не собирался долго задерживаться здесь. Место хотя было и удобное, но легко уязвимое из-за того, что полоса леса была неширокой. Он ждал только той поры, когда совсем обсохнет степь, а реки войдут в берега.

Молодой батыр, предводитель отряда вольных кипчаков Жаган, с которым они подружились зимой, звал Салимгирея в глубь степи, на берега Яика, подальше от ханской ставки. Там кочевали близкие ему по крови кипчакские роды, и можно было рассчитывать, что они не выдадут беглецов.

Салимгирей знал, что отныне ни ему, ни его людям никогда не узнать спокойной жизни. Рано или поздно хану донесут, где они скрываются, и беспощадная длинная рука Орды вновь протянется к ним.

И все-таки уставшим от постоянных стычек и преследования людям требовался хотя бы недолгий отдых. Жила и тайная мысль: быть может, отряд удастся пополнить новыми воинами и сделать его еще более грозной силой.

Нойоны Берке умели удачно выбирать время.

Ведомые лазутчиками, десять тысяч монгольских воинов прибыли к Черному лесу за полночь. Кольцо вокруг беглецов сомкнулось.

Умеющие пользоваться горючей смесью китайцы, находящиеся на службе у хана Берке, определили направление ветра и быстро сделали свое дело, вылив содержимое бурдюков в нужных местах.

Тысячи огненных змей вдруг заскользили по лесу, высветили чащу. Красные смерчи взметнулись к вершинам кудрявых сосен.

Деревья, напоенные живыми весенними соками, не хотели умирать, но огонь был сильнее. Закрутил, загудел ветер, и в небо поднялись хлопья пепла, похожие на вспугнутых черных ворон. Словно факелы, брошенные сильной рукой, летели горящие ветви.

Отблески пламени первыми увидели воины, стоящие в дозоре. Они бросились к лагерю. Огненные вал катился за ними следом, с тревожным криком носились над вершинами деревьев птицы, потерявшие свои гнезда.

Огненная подкова приближалась к лагерю. Только там, где вплотную подступал невидимый во тьме Итиль, было тихо. Часть воинов по приказу Салимгирея собрав женщин и детей, ушла к реке. Пока оставшиеся воины отыскали на лесных полянах стреноженных лошадей и оседлали их, едкий дым уже накрыл лагерь. Свободен был один путь – к Итилю. Тишина в той стороне настораживала и пугала, но выбора не было, и Салимгирей приказал отходить к реке. Обжигающий ветер сушил лица, дым разъедал глаза, а высокие языки пламени лизали черное небо. Звезды погасли.

– В воду! – кричал Салимгирей. – Все в воду! Кто уцелеет – встретимся на другом берегу!

Берег был обрывистый, и кони, с горящими от отблесков пламени глазами, с громким ржанием падали в воду. За ними, побросав оружие, срывая с себя одежду, прыгали люди. Только Салимгирей с тридцатью воинами остался на берегу, прикрывая отход отряда.

Люди, уцепившись кто за гривы, кто за хвосты коней, боролись с течением. Белые пенные буруны вскипали вокруг высоко поднятых, вытянутых в сторону противоположного берега конских голов. Над Итилем было светло как днем, и только далекий спасительный берег был погружен во мрак.

Берке умел мстить. По его приказу еще засветло тысяча воинов под предводительством Тудай-Менгу переправилась через Итиль и затаилась напротив Черного леса в высоких зарослях тальника.

«Ни один раб не должен уйти в степь», – коротко сказал нойону хан. Он был уверен, что Тудай-Менгу сделает все, чтобы так оно и было.

Едва ноги беглецов коснулись дна и они, еще не веря в свое спасение, стали выходить на берег, на головы им обрушились удары тяжелых дубин – шокпаров. Пронзая упавшие тела копьями, монгольские воины сбрасывали мертвых в воду.

В окружении нукеров Берке стоял на высоком берегу Итиля. И когда запылал лес, подожженный его воинами, глазам хана открылось потрясающее зрелище.