Константин Тарасов - Погоня на Грюнвальд

– Со дня на день умрет император Рупрехт,– ласкал слух князя Сигизмунд.– Я стану цесарем, и прошу поверить, мой дорогой брат, что первым моим делом на императорском престоле будет дело вашей коронации. Властью императора «Священной Римской империи» я освобожу вас от присяг и обязательств королю Ягайле, востребованных им и поляками в несчастливые для Великого княжества годы. Клянусь вам в этом своим королевским словом! Более того, если король Ягайла посмеет нарушить границу нового королевства или вредить, каким-либо иным способом, мы окажем вам, дорогой брат, всю необходимую помощь.

– Слова сиятельного короля Сигизмунда – полная неожиданность для меня,– сказал Витовт,– и мне трудно вообразить, как наше бедное княжество сможет отблагодарить столь ценную заботу.

– Не стоит и думать об этом,– ответил Сигизмунд.– Торжество справедливости – вот что радостно мне, как и каждому доброму христианину. Если Великое княжество, вернее, если новое королевство ни в чем не будет зависимо от соседей – это и станет лучшей благодарностью нашим трудам!

«Мягко ты стелешь, да жестко спать,– подумал Витовт.– Хочешь, чтобы я разорвал союз с Ягайлой сейчас, в канун войны? Тогда орден расколет, как орех, поляков и примется за нас. Какой же толк будет короноваться? Завтра надену корону, а послезавтра ее снимут вместе с головой. Недолгая получится радость. Получить корону, зато навсегда потерять Жмудь. Втридорога просишь, дорогой брат. И уменьшит ли жадность крыжаков моя новая корона? Что им с того, что она королевская? Хоть императорская, была бы сила ее смахнуть. Трудно ли придумывать поводы для войн! Этот же Сигизмунд вместе с орденом сначала сожрут разбитую Польшу и начнут отрывать куски от нового королевства, пока оно не станет княжеством величиной с ноготь. И уже никто не защитит, никто не поможет. Вот разобьем крыжаков, тогда можно задуматься. А сейчас невозможно. Наверное, и не сам придумал, белые плащи научили. Для ордена старается, жадный подлец! Обговорили, уверены, что ослеплюсь блеском короны, не выведу войска. Ведь надеются на это, ведь это выбор,– осознал князь и почувствовал укол леденящего страха.– Ради раскола с Ягайлой на все пойдут. В Волковыске думали схватить – просчитались, нажимают здесь. Соглашусь – им хорошо, а откажусь? На моем ответе победу строят. Слишком многое зависит от моих слов. Нет, нельзя отказаться. И согласиться нельзя, потому что сразу же потребуют точных обязательств».

«Ну что молчишь, выгадываешь? – думал Сигизмунд.– Не сглупи, соглашайся! Тут, в этих стенах, я оберегаю тебя, а за воротами – только бог. А ему трудно уберечь каждого. И разве не оскорблением для моей чести будет отказ ничтожного князя от величайшей милости? Смогу ли я удержать руку, ведомую богом? Увы, много горьких минут может последовать, если старый литовец своим закоснелым умом не поймет обещанных благ. Но моя совесть чиста,– сказал себе с убеждением Сигизмунд.– Я сделал все доступное: ему предложено то, за что любой другой сразу кинулся бы целовать ноги. Этот же мужлан стоит истуканом, обмысливает выгоды».

– Каков же будет ваш ответ, мой дорогой брат? – с нетерпением спросил Сигизмунд.– Признаюсь откровенно,– простодушно улыбнулся Витовт,– щедрость вашего сердца, король Сигизмунд, так сильно взволновала меня, что мне трудно собраться с мыслями. Получение короны будет счастливейшим днем моей жизни. Пусть светлейший король верно поймет мои чувства – мне надо прийти в себя. Ваша милостивая забота обещает великие перемены как в моей судьбе, так и в судьбе Великого княжества. У меня голова кружится от нахлынувшего счастья.

Сигизмунд едва сдержался, чтобы не вспылить. Невиданная дерзость! Голова закружилась у этого мерзавца, и он будет полгода приходить в себя. Так отвечать на предложение королевской короны! Да это хамский отказ! Не хочется быть королем, хочется воевать с орденом, держаться вместе с Ягайлой, вместе с ним грозить границам «Священной империи»! Так стоит ли удерживать тех, кто противится этим желаниям? Пусть пеняет на свое недомыслие. Короли – не монахи, их милосердие ограничено заботою о собственных народах.

– Разумеется, дорогой брат,– ласково ответил Сигизмунд.– Мне понятен ваш трепет. Войти в семью европейских монархов, стать равным среди равных, сменить княжеское кресло на королевский трон, получить признание и благословение римского папы – о, это нельзя решить в считанные минуты.

Витовт промолчал.

– Буду надеяться, что мы скоро продолжим начатый разговор,– сказал Сигизмунд и прибавил про себя: «С кем-либо иным, более мудрым. А теперь храни тебя бог».

Вернулись в зал. Скоро князь поднял свиту, простился с королем и королевой Варварой. Ему подали коня; окружившись боярами, он быстро поскакал на отведенный двор. В своем покое на втором ярусе дома сразу, не снимая кафтана и меча, повалился на кровать. Чувствовал сильную усталость, знал, что сейчас прикажет собираться в обратный путь, и хотелось успокоить мысли, затушить досаду от неудачи переговоров. Смежив веки, вспоминал беседу о коронации и говорил себе: «Да, отвечал Сигизмунду верно: ни да ни нет. С короной всегда успеется, им всегда будет важно разделить нас с Ягайлой, и через год, и через десять лет. Но пока цел орден – нельзя. После войны – другое дело. Вернем Жмудь – тогда и поговорим. Тогда не вы – мы будем ставить условия».

В это самое время, когда Витовт лежал у себя в покое, каким-то невероятным образом вспыхнули огнем все дворы, примыкавшие к месту пребывания князя и его свиты. Десятки дворов загорелись разом и дружно. С поразительной быстротой огонь перекинулся на дворы, занятые литовцами и поляками, и на княжеский двор. Заполыхали конюшни и дрова, заборы и возы с сеном, огонь стал пожирать телеги, и языки его лизали стены самого дома. Витовта поднял ворвавшийся в покой маршалок Чупурна: «Князь, горим!» Витовт вскочил, выбил кувшином цветное стекло и, увидев обнимавшее– дом огненное кольцо, ринулся к двери. «Черт с ними! – крикнул Чупурне, который пытался собрать одежды и драгоценности.– Голову бы спасти!» Слетели по лестнице во двор; бояре уже держали наготове коня. Тут во двор вбежали несколько разбойничьего вида людей при оружии и стали закрывать ворота. Андрей Ильинич, уже сидевший в седле, выхватил лук, и через мгновение передний разбойник повалился на спину. А с улицы заставляла собой ворота шайка конных венгров. Вторую стрелу Андрей выпустил по ним. «Вперед!» – крикнул князь. Бояре, обнажив мечи, рванулись к воротам. Преграждавших путь венгров выбили свирепым напором и посекли. На улицу, задернутую клубами дыма, гудевшую огнем, вымахивали конно епископы и польские рыцари. Все зло и страшно ругались. Навстречу им, заняв всю улицу, спешила конная толпа. Окружив князя и епископов, бояре и шляхта ураганом промчались сквозь эту толпу, сбивая каждого, кто держал оружие. Князь сам срубил какого-то кинувшегося к нему всадника. А сзади ржали оставшиеся в конюшнях и сейчас горевшие кони.