Зофья Коссак - Король-крестоносец

Разгоряченный битвой, аль-Афдал подбегает к отцу.

– Они прорвались, о Повелитель Правоверных! Это князь Триполи. Я не успел отрезать им путь, но послал погоню. Их быстро настигнут: кони под ними чуть не падают…

– Останови погоню, Афдал. Что нам эта горстка рыцарей?

Обиженный аль-Афдал уходит, а Салах-ад-Дин окидывает взглядом поле битвы. Он должен бы радоваться! Так что же он не рад?

Франки разгромлены. Теперь чудо их не спасет. Пехотинцы, едва живые от нестерпимого жара, рядами валятся на землю: будь что будет, им уже все равно! Мусульмане пытаются вязать их, но ни пинками, ни копьями не могут поднять пленных на ноги. Тогда кому-то приходит в голову окатить их водой. Вода?! Слыша это слово, поверженные восстают из мертвых. Вода, где вода? И они дают вести себя, покорные, как бараны, так что и путы не нужны.

Но рыцари презирают плен и соблазн утолить жажду. Ряды их, тающие, как снег по весне, стоят на холме. Они еще бьются, еще защищаются! Из старых рыцарских добродетелей в них остались лишь доблесть и готовность принять смерть. Они не сумели сохранить королевство, не сумели отстоять Гроб Господень, но они не побоятся умереть и не станут молить о пощаде. Они полягут здесь с оружием в руках.

С каждым мгновением их становится все меньше. Сарацины косят их одного за другим. Кровь сбегает с горы потоком, он пролагает себе русло, от которого ответвляются, опутывая склоны густой сетью, тысячи алых ручейков.

– Скоро, скоро им конец! – кричит отцу аль-Афдал.

– Не радуйся, сын мой, пока…

– Гонфалон упал!!! – возвещает сын.

Гонфалон упал!

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – Пророк Его! – Салах-ад-Дин закрывает лицо свисающим концом чалмы.

Султан не хочет видеть. Он узнал истину. Крест Пророка Иисуса упал на землю. Бог не вступился за христиан. Их вера ничем не лучше любой другой.

И султан усталым голосом говорит:

– Кончайте быстрее, Афдал.

Хотя день клонится к вечеру, жара не спадает.

На холме Хаттин громоздятся груды мертвых тел, они заполнили все ложбины и впадины, их так много, что холм стал заметно выше. Он красен от крови, и издалека кажется, что на нем вырос то ли огромный морской коралл, то ли диковинный яркий цветок.

На холме Хаттин царит тишина. Все рыцари полегли. Уцелели лишь немногие – те, что вырвались из окружения вместе с князем Раймундом из Триполи. Трое – король, Ренальд де Шатильон и великий магистр тамплиеров Жерар де Ридефор – попали в плен. Они шатаются от слабости, не в силах поднять меч – и такими предстают перед султаном, который повелел привести пленников к себе.

Салах-ад-Дин уже покинул поле брани. Он сидит в тени шатра, и двое рабов обмахивают его большими опахалами. Невдалеке на низеньком столике стоит поднос, а на нем – чаши с холодным шербетом.

По знаку Повелителя Правоверных один из эмиров снимает с короля шлем, утирает ему влажным платком лицо. Глаза Вита Лузиньяна затуманены, дыхание с хрипом срывается с запекшихся губ. Он с трудом сознает, что происходит вокруг. Ему чудятся родной лес, лента реки…

Салах-ад-Дин берет чашу с холодным шербетом из розовых лепестков и молча протягивает ее пленнику. Вит дрожащей рукой принимает дар, подносит ко рту. Вит не умеет быть ни королем, ни полководцем. Он не герой. Он остался тем, кем был всегда: славным, добрым юношей. Он помнит, что жажда терзает не его одного. Едва омочив губы, Вит, отдает чашу стоящему рядом Ренальду де Шатильону.

И тут происходит страшное…

Салах-ад-Дин, проследив взглядом за движением короля, узнает владетеля Кир-Моава. Это он! По-кошачьи торчащие усы, надменное спесивое лицо. Он с жадностью отхлебывает шербет.

Султан вскакивает с места. От его величавого спокойствия не остается и следа. Его глаза мечут молнии. Он кричит:

– Как ты посмел дать ему напиться без моего дозволения?! Это же разбойник из аль-Акрада! Я поклялся, что он умрет, ибо нельзя простить его вероломство!

Султан стремительно выхватывает из-за пояса Ренальда его же собственный кинжал и наносит им рыцарю удар в шею. Брызжет кровь. У Шатильона подгибаются колени. Ликующий аль-Афдал довершает начатое отцом и добивает раненого мечом.

Салах-ад-Дин набрасывает себе на голову край плаща, прикрывает лицо.

– Я убил пленного, – стонет он, – убил безоружного человека, который вкусил пищу под моим кровом! Я нарушил закон Пророка… И все же он должен был умереть… Я дал себе клятву, что он умрет…

Салах-ад-Дин стягивает с головы плащ и грозно смотрит на Лузиньяна.

– Отчего ты сам не сделал этого раньше? Тогда ты сейчас не стоял бы передо мной! Этот, – султан прикасается носком сапога к трупу, – и вон тот, – он указывает на Жерара де Ридефора, – погубили твое королевство!

Султан брезгливо смотрит на великого магистра тамплиеров, который принимает надменно-равнодушный вид. Ридефор не боится. Он только что незаметно обменялся с одним из племянников султана тайными условными знаками…

Ночь похожа на предыдущую – такая же темная и душная.

Салах-ад-Дин никак не может уснуть. Обычно победители спят крепким, безмятежным сном. Он – нет. Странно, но он так и не ощущает радости!

Государство франков, сотню лет раздражавшее мусульман, точно бельмо на глазу, перестало существовать. Войско разгромлено, король в плену. Крепости и замки, лишенные защитников, ждут новых хозяев. Блажен, трижды блажен нынешний день!

В шатер султана входит сын его аль-Афдал – живое олицетворение этого блаженства. Сияющий, с хищным блеском во взгляде.

– Я увидел свет в твоем шатре, о Повелитель Правоверных, и пришел сказать тебе, что почти все уже сделано. Я отобрал лучших из наших пленников. Они пойдут на невольничий рынок, а увечным и раненым уже рубят головы. Не знаю, управимся ли до утра, потому что таких оказалась добрая половина.

Салах-ад-Дина передергивает от отвращения.

– Не говори со мной об этом, Афдал!

– Первыми мы, само собой, – продолжает сын, не обращая внимания на слова султана, – прикончили всех слуг тамплиеров. Шайтаново семя! Жаль, рыцари нам не достались – все в бою полегли… А правда ли, Повелитель Правоверных, что ты даровал жизнь их великому магистру?

– Правда, – неохотно признается султан.

Афдал багровеет от гнева.

– Почему, о Повелитель? Этот человек не достоин ни жалости, ни уважения.

– Знаю, Афдал. Но твой родственник Абдуллах пришел ко мне вечером и вымолил у меня жизнь великого магистра. Я недавно обещал Абдуллаху исполнить любое его желание. Он попросил голову Ридефора, и я не мог ему отказать.

– Но что Абдуллаху до великого магистра? Разве они знакомы?

– Не знаю, сын мой. Довольно того, что он просил, а я уступил. В конце концов, мы обязаны этому тамплиеру своей сегодняшней победой. Король говорил мне, что как раз по его настоянию франки ушли из Сефории.