Александр Торопцев - Бросок на Альбион

– Самое древнее изображение в мире! – восхищался король. – Великолепный подарок для нового храма! Но как же я устал, как устал. Пора заканчивать дела. Объяви об этом людям.

Под вечер в ворота королевского дворца въехала огромная свита семейства Годвина. Эдуард услышал шум копыт, спросил испуганно графа Мерсии Леофрика:

– Что за войско ворвалось в наш мирный дворец?

– Годвин прибыл. Победитель, – скупо ответил граф, не скрывая раздражения, и добавил: – Он очень хочет показать свою силу.

– А я хочу отдохнуть, – произнес король. – Объяви прибывающим на пир, что я плохо себя чувствую и на пир выйти не смогу.

– Государь мой! – Леофрик хотел возразить повелителю, тот мягко перебил его:

– Я болен. Зачем делать себе и своим подданным плохо? Передай Годвину, что я прошу его и сыновей разделить со мной скромную трапезу.

– Значит, остальные гости… – граф был слишком прямодушным, чтобы понять тонкий психологических ход.

Эдуард выслушал пламенную его реплику о том, как грустно будет пирующим без короля, и тихо сказал:

– Поспеши исполнить мой приказ.

Годвин с сыновьями прибыл к королю в плохом настроении. Лет ему еще было не так много, чтобы называть себя почтенным старцем, но годы, проведенные во дворце, хозяевами которого являлись разные люди, дали о себе знать. И беды сыновей тревожили с виду спокойного Годвина. Он все делал для сыновей, быть может, больше, чем любой отец на земле. Он мечтал, чтобы они сделали в жизни еще больше. Но Свейна приговорили к изгнанию, Тости поражал и пугал отца взрывной, неуправляемой силой. Гарольд, конечно же, радовал своими талантами, но слишком он верил в человечность, в высшую справедливость, что для крупного политического деятеля, как считал Годвин, являлось обузой, Леофрик и Гурт еще не проявили себя ничем, хотя и были не без задатков… Старым выглядел граф Годвин, разбитым. Он устал от бесконечных суетных дел. Отдыхать же ему было некогда, опасно.

В приемном покое, под тяжелым балдахином, стояли два кресла. В них сидели король и граф Годвин. За креслами стояли сыновья. Эдуард, недовольный, раздражительный, приказал словно бы нехотя:

– Вина хочу!

Гарольд подошел к столу, взял кубок, развернулся, понес вино, споткнулся, но – цепкий он был воин! – устоял, не расплескал вино, подал его повелителю. Тости громко усмехнулся. Он ненавидел Гарольда за то, что брат так быстро пошел вверх. В семье рождалась распря. Годвин не хотел этого. Он попытался все превратить в шутку.

– Одна нога помогла другой, – сказал он, скупо улыбаясь. – Так и братья должны помогать друг другу.

Эдуард, казалось, не обращал внимания на все, что делалось рядом. Он спокойно пил вино из кубка, о чем-то думал, уставившись в темное вино. Но он ждал. Он постоянно ждал. Несколько долгих лет. Десять лет. И он дождался, встрепенулся вдруг, повернул голову, посмотрел печальными, набухшими как-то очень быстро глазами на Гарольда и Годвина и с чувством произнес:

– Так бы и мне помогал сейчас бедный Альфред, если бы ты, Годвин, не убил его.

Сердце дрогнуло у доброго Гарольда. Он взглянул на отца. Тот мрачно покраснел, напрягся, задрожал от возмущения.

– Эдуард, ты же знаешь, что я этого не делал. Зачем же ты постоянно обвиняешь меня… – молвил старик.

– Нет у меня любимого брата Альфреда! – король готов был разреветься от горя.

– Пусть подавлюсь я этим куском хлеба, если есть моя вина в гибели твоего брата! – крикнул Годвин – сыновья смотрели на него.

Он поднес ко рту руку и вдруг дернулся, в ужасе уставился на кусок хлеба, тряхнул головой – очень вяло, словно бы в полном бессилии, хотел перевести умоляющий взгляд на детей, не смог и упал на пол. Гарольд был уже около него. Он понимал боль отца. Никто никогда не предъявлял Годвину прямых доказательств его участия в том грязном деле. Но… как часто Гарольд ловил ехидные взгляды врагов отца, как часто подначивали они короля. Тот слушал, слушал – ему, казалось, даже приятно было слушать этот говор злых людей. И ждал. И дождался.

– Божий суд! Бог рассудил нас!! – с этакой философичной грустью изрек король и жестко бросил в пространство: – Унесите его. Я так устал.

Затем Эдуард поднялся с кресла, поставил кубок на стол и пошел плавной, словно тень гения, походкой в свои покои. Ничем не выдал он радости победителя, хотя победа его была полной: Всевышний поверг своей волей, наказал Годвина за тяжкий грех.

Слишком много таких побед одержал король Англии за годы правления…

Поверженный Годвин поднялся с постели так и не смог. Через пять дней он скончался.

Смерть заклятого врага – что может быть радостней для бойца, для политика? Издавна существовала в разных странах поговорка, смысл которой заключался в том, что проблема умирает с человеком. Не стоит отвергать и опровергать эту поговорку. Она родилась не сама по себе. И столь живучей она оказалась неспроста.

«Нет Годвина, не будет такой сильной английская партия», – мог ли так думать Эдуард Исповедник? Конечно же, мог. Но, еще не все жители узнали о кончине графа, а королю уже доложили о том, какие люди посетили семью несчастного и что говорили собравшиеся возле тела Годвина.

Сам Бог рассудил старых врагов, вынес приговор «виновному». О куске хлеба, которым подавился первый советник короля, слух пронесся по Лондону мгновенно. Казалось, люди должны были внять строгому гласу Бога и возненавидеть человека, повинного в гибели несчастного Альфреда. Но нет. Бог даровал людям право думать. И они думали, вспоминали все сделанное Годвином для Англии, для Отечества, смотрели в лицо умершего и повторяли друг другу шепотом:

– Какая добрая улыбка у графа! Умирающие с такой улыбкой не могут быть причастны к убийству. Не могут.

Не могут – и все тут.

Эдуард быстро разгадал смысл упорного шепота: народ остался с Годвином. И не только народ. Старый недруг Годвина граф Мерсии Леофрик, воскликнул, взяв руку покойного:

– Вся жизнь твоя была отдана счастью Англии и ее народа. Мы часто бились с тобой. Но сейчас я плачу… как англичанин.

У тела покойного в тот миг остались только Гарольд, Гурт и Леофрик. Они смотрели на Годвина и скупо молчали. Наконец, Леофрик сказал:

– У тебя, Гарольд, будет много врагов. Ты это знаешь. Знай так же, что я твой друг. Я поддержу перед собранием Витана ходатайство о признании твоих прав на графство Эссекс.

Покойный Годвин улыбался. Он делал все возможное для счастья сыновей. Два могущественных рода Англии заключили безмолвный союз у его тела. И мертвый граф улыбался. Ему было хорошо. Он не знал, что ждет его сыновей, что ждет Англию, и это хорошо, что мертвым не дано знать о делах тех, кто идет вслед за ними по сцене жизни. Иначе Годвин не улыбался бы блаженной улыбкой отправившегося на заслуженный отдых человека.