Александр Торопцев - Бросок на Альбион

Аой! Все знал основатель монастыря, все понимал! Вот молодые бедные рыцари, потомки славных победителей. Вот – клятвопреступление. Вот – богатейшая страна, Альбион. Купцы в торговых городах с товарами из Англии рассказывают с вытаращенными глазами небылицы-былицы о несметных сокровищах, и все верят им. Не слову купцов верят, а лоткам, на которых разложены разные богатые товары. Молва и раньше разбредалась по материку, порождая в людях зависть, робкую, как пух одуванчиков. Завидовали потомки рыцарей Карла Великого тем, кто обитает на острове, но даже подумать не могли о том, что эти богатства можно взять себе. Смелости не хватало бакалаврам. Уходили они в леса, разбойничали помаленьку, о большем не мечтали.

Слух о том, что Гарольд стал королем, нарушил тем самым клятву, данную на святых мощах Вильгельму, разнеслась по Франции мгновенно, она взбудоражила умы всех, кто способен был держать в руках оружие. В городах и селениях Нормандии, Бретани, других областей, марок и графств все чаще можно было услышать боевые песни и особенно «Песнь о Роланде».

Аой! Ах, как давно потомки франков – отважными их называли! – не побеждали врагов в святой борьбе! Ах, как соскучился люд по великим делам, по великим победам! Аой! Нарушил граф Английский клятву и стал в глазах французов хуже сарацинов, хуже викингов, и нужно было его за это наказать. И всех за клятвопреступником нужно наказать. Аой!

Херлуин не мог не заметить возбуждение, легкой волной пробежавшее по стране. В страхе душа его встрепенулась – не за себя боялся он, за тех, кто песни пел все громче и настойчивее. Он хотел посоветоваться с Ланфранком, но вдруг узнал, что тот полностью поддерживает Вильгельма, и сник. Спорить с учителем он не мог. Но и подчиниться его воле он тоже не мог. Херлуин был сильным человеком – слабые не способны сделать то, что сделал он, основав монастырь. Бывший рыцарь ушел навстречу к Богу, шел к нему не год и не два, и ни разу еще не сомневался в выборе пути.

Услышав «Песнь о Роланде», он потерял уверенность в себе. Узнав о бурной деятельности Ланфранка, помогавшего Вильгельму собирать войска и готовиться к броску на Альбион, он стал сомневаться в себе, в смысле всей своей жизни в монастыре Бек.

Внешне, однако, Херлуин ничем не выдавал своего состояния, и лишь престарелая мудрая матушка заметила душевное смятение сына, но было ей уже так много лет, что даже материнское сердце не поняло всей глубины душевных мук его.

А песни боевые все громче пели люди. Крупную, хорошо вооруженную армию опытных воинов собрал дюк Нормандии. Со всей Франции шли к нему рыцари. Пока еще – самые отчаянные, пока еще – не совсем уверенные в победе на Альбионе и потому очень нуждающиеся в постоянном внутреннем «подзаряде». И песня помогала им.

Однажды вечером в монастырь пришли два путника. Они хотели получить благословение у Херлуина. Они не знали о его думах, о сомнениях, теребивших душу основателя монастыря Ле Бек. Он вышел к ним из своей кельи, где уединялся вечером. Два молодых человека смотрели на него, усталого, удивленного. «Почему они пришли именно ко мне?!» – спросил он сам себя и не нашел ответа. Оба путника чем-то напоминали тех юношей, с кем он когда-то ходил в бой, побеждал врагов, убивал, грабил, буйствовал на пирушках.

– Благослови меня, отец! – попросил один из них, светловолосый крепыш. – Я иду на святое дело.

Херлуин взглянул ему в глаза и вдруг, там, в юных глазах готового погибнуть за святое дело бойца, он нашел ответ на мучивший его уже несколько недель вопрос. Он не стал ни о чем спрашивать путников, благословил их, отправился в келью и задумался, оставшись наедине с собой, наедине с Богом.

«Юные воины идут на святое дело и не хотят признаться самим себе в том, что ведет их на Альбион жажда славы, подвигов, почестей и богатств. В этом они ничем не отличаются от нас. Мы тоже воевали за святое дело. Мы мстили врагам своим. Мы думали, что месть, кровь, смерть оправданы, Я так думал. Пока не пришел сюда. Человек остался прежним – каким и был всегда. Он так же жаждет крови, он с той же наивностью ищет себе оправдание. Вильгельм, коварный человек, нашел могучее оправдание для всех. Они поверили, что идут на святое дело. Почему они поверили, Господи? Неужели они действительно в это поверили? Но если они поверили, Господи, значит, кто они, кто мы? Но если они не поверили, то кто они, кто мы? – Лицо Херлуина в слабом мареве свечи неожиданно просветлело: – Да, все мы – люди. Грешники. И хорошо, если нагрешив, хоть кто-то из нас сознается в этом самому себе. Успевает сознаться. Я грешил, я сознался. Я понял, что оправдать смерть невозможно ничем. Даже – палачу. И поэтому я пришел сюда, чтобы отсюда пойти к тебе Господи. Я – иду. Молодые воины идут воевать. Поймут ли они, успеют ли понять, что убивать, грабить грешно? Почему им нужно все на себе испытать? Потому что они – люди. И если ты, Господи, таким породил человека, значит так надо ему, человеку».

Всю ночь не спал Херлуин, уже утро прорвалось сквозь узкое окно в келью, уже взошло солнце. Тот день был печальным для основателя монастыря: слегла его матушка, заболела и уже не поднялась.

«Он был так похож на тебя!» – шептала она в тихом бреду. Он не понимал, о чем она говорит. И не задумывался над этим.

А Вильгельм уже собрал свою армию, а в городах, и селениях Франции все настойчивее, громче, призывнее звучала «Песнь о Роланде».

Аой!

В устье маленькой реки Див, в уютной гавани готовые ринуться в море боевые корабли и грузовые суда ждали попутного ветра. Был конец августа. Противный ветер дул и дул с северо-востока, в лагере скучали воины, в монастыре Бек грустил, обремененный хозяйственными заботами и тяжкими думами Херлуин. Он ничего уже не ждал от судьбы, от людей, от Бога и от самого себя, он доживал свой век в тревоге, никого, однако, не обвиняя, не кляня. Чуть позже, когда из Англии начнут поступать сведения о событиях, изменивших судьбу народов огромного острова и явившихся провозвестниками других великих событий в Европе, основатель монастыря Бек успокоится душой, смирится со всем, смирится.