А. Сахаров (редактор) - Елизавета Петровна

– Да какую женщину?

– Правительницу, которая играет нам в руку! Вы только подумайте, господа, какое впечатление это должно произвести на армию! Миних проливал кровь за Россию, страна, что ни говори, многим обязана ему. Кроме того, он низвергнул Бирона, рискуя в случае неудачи головой. И что же? В благодарность за это ему, что называется, плюют в лицо! Теперь каждый может думать: «Чего ради мы будем стоять за брауншвейгцев, раз в награду можем получить то же, что и Миних?»

– Доктор совершенно прав, ваше высочество, – сказал Столбин. – Я видел поражённые лица солдат, проходивших в этот момент мимо герольдов, и заметил, что объявление об отставке произвело на них самое неблагоприятное действие. Эта мера прежде всего обрушится на голову её творца! Но Шетарди удалось узнать ещё следующее: Линар сказал правительнице, что Миних под влиянием негодования может кинуться к вашему высочеству; поэтому над вашим дворцом учреждён негласный надзор в виде караула. Если Миних приедет, его приказано во что бы то ни стало арестовать. Если ваше высочество примете его и произойдёт продолжительный разговор, вы, ваше высочество, тоже будете немедленно арестованы. Маркиз послал меня предупредить об этом…

– Поблагодарите маркиза, – ответила цесаревна, – но он запоздал с предупреждением. Миних был у меня третьего дня, как только была принята его отставка, но я прогнала его! Ещё бы, после такого предательства… [71]

– Но всё-таки хорошо, что это случилось третьего дня, а не сегодня, – заметил Грюнштейн.

– Ещё какие новости? – спросила царевна.

– Маркиз получил известие, что вскоре прибудет новый атташе французского посольства маркиз де Суврэ. С атташе прибудет под видом его личного секретаря известная вашему высочеству Анна Николаевна Очкасова.

– Анюта? – воскликнула царевна Елизавета. – Как я рада, как я рада! Она такая славная, хорошая… Вот человек, который имеет много причин добиваться свержения Брауншвейгского дома. Личные счёты – самое могущественное орудие. Главный виновник её несчастья уже пострадал, но остались ещё другие… Милая Анюта! Как я рада ей!.. Вы помните её, Лесток?

– Это – стройная брюнетка с красивым лицом, скорее мальчишечьим, чем девичьим? Она ещё приходила искать совета и помощи? Помню…

– О, она будет нам очень полезной помощницей. Она умна, ловка, а главное – у неё много того, чего не хватает мне самой: энергии, решимости и… денег! Эта новость очень обрадовала меня, Столбин… Ну-с, это – всё?

– Нет ещё, ваше высочество. Маркиз из достоверных источников узнал, что здоровье малолетнего императора очень плохое, а правительница уже приказала заготовить манифест, объявляющий императрицей её…

– Это ей никогда не удастся! – заметила царевна.

– Простите, ваше высочество, – произнёс Воронцов, – именно это и может удаться. Конечно, слухи о здоровье императора сильно преувеличены…

– Я ещё сегодня была во дворце: он совсем оправился!

– Да, ваше высочество, я слышал то же самое. Но умереть он всё-таки может. В манифесте императрицы Анны Иоанновны имеется большая двусмысленность: там сказано только о мужском потомстве принца и принцессы Брауншвейгских. Поэтому, если бы император умер и вы, ваше высочество, двинули войска занять дворец, то это было бы не переворотом, а совершенно законным актом: ведь все права Анны Леопольдовны кончаются со смертью сына. Если же правительница от имени малолетнего царя установит изменённый порядок престолонаследия, по которому корона может перейти к ней, тогда наше дело осложнится. Часть войск может остаться верной брауншвейгцам, основываясь на долге присяги; осуществление нашего замысла примет затяжной характер, вмешаются иностранные державы. Словом, произойдёт такая заваруха, что хоть святых вон выноси!

– Что же ты хочешь сказать этим, Воронцов? – спросила Елизавета Петровна.

– Только то, ваше высочество, что к известию, сообщённому нам Столбиным, нельзя относиться пренебрежительно; его надо очень и очень принять во внимание!

– Но ведь в данный момент положение совершенно одинаково, я не вижу, чем оно ухудшится!

– Тем, ваше высочество, что в данный момент народ и армия не видят перед собою настоящего царя. Перед ними – ребёнок, именем которого правит кучка немцев, которые никак не могут поладить между собой. То Бирон лишает принца Антона всех чинов и званий и сажает его под арест, го Миних арестовывает Бирона, то Остерман добивается происками, чтобы Миниха отставили и опозорили. Далее найдутся люди, которые подкопаются под Остермана. Словом, Россия видит перед собою не императорское правительство, а стаю воронья. При настоящем положении вещей солдат внутренне не может чувствовать себя связанным присягой. А умри Иоанн Антонович и вступи на престол Анна Леопольдовна – это будет уже вполне определённый образ. И Анна Леопольдовна может процарствовать до смерти, как и Анна Иоанновна. Мало того, сейчас Брауншвейгский дом представляется России чем-то чужим, наносным, а во втором царствовании образуется уже привычка…

– Да, ваше высочество, – сказал Столбин, – по крайней мере, на маркиза Шетарди это известие, видимо, произвело очень большое впечатление. Он так и сказал мне: «Передайте её высочеству, что необходимо предпринять что-либо».

– Да ведь он первый же вкладывает нам палки в колёса! – недовольно отозвалась Елизавета Петровна. – Я сама знаю, что надо сделать что-нибудь, но что? Скажи, Пётр Андреевич, мааркиз ничего не говорил о своём прежнем требовании?

– Он сказал мне только, что иностранные державы не могут предпринимать безвыгодные дела, но что в первоначальных требованиях допустимы соглашения, уступки…

– В чём именно?

– Этого он не сказал. Он находит, что подобные дела можно обусловить только лично. Пусть ваше высочество уполномочит доктора Лестока вступить с послом в переговоры, тогда будет видно!

Это предложение было встречено с нескрываемым сочувствием и облегчением как самой цесаревной Елизаветой, так и остальными присутствующими. Ведь все эти горе-заговорщики, так искренне и много говорившие о своей преданности общему делу, о желании скорее приступить к активной деятельности, последнее-то именно и не умели сделать. «Приступить»… Но как? С чего начать? Как сорганизовать в стройное целое разрозненные силы приверженцев царевны? В какой момент повести их в бой, чтобы это не было ни рано, ни поздно? Сознавая, что пора начать с чего-нибудь, заговорщики немало внутренне смущались тем, что не находили ответа на эти вопросы. Но теперь им как бы давали отсрочку. Лесток и Шетарди будут вести переговоры, будут понуждать друг друга к уступкам, а это продлится не так мало времени. Словом, выражаясь языком современных нам парламентариев, острый вопрос был «сдан в комиссию».