Михаил Загоскин - Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

В самом деле, все многолюдное собрание народа составляло в эту минуту одно благочестивое семейство; не слышно было громких восклицаний: проливая слезы радости и умиления, как в светлый день Христов, все с братской любовию обнимали друг друга… Но кто этот отверженный?.. Кто стоит поодаль от всей толпы, с померкшим взором, с отчаяньем на челе, бледный, полумертвый, как преступник, идущий на казнь, как блудный сын, взирающий издалека на пирующих своих братьев?.. Ах, это Юрий Милославский! это тот, кто отдал бы тысячу жизней за то, чтобы воскликнуть вместе с другими: «Умрем за веру православную и святую Русь!» Несмотря на приглашение боярина Истомы, который, заливаясь слезами, кричал громче всех: «Идем к матушке Москве!» – Юрий не хотел подойти вместе с ним к Лобному месту. Он не видел Минина, не слышал слов его; но видел общий восторг народа, видел радостные слезы, усердные мольбы всех русских и, как отступник от веры отцов своих, не смел молиться вместе с ними. Ему казалось, что каждый гражданин нижегородский, проходя мимо его, готов был сказать: «Презренный раб Владислава! чего ты хочешь от свободных сынов России?.. Беги! не оскверняй своим присутствием сие священное торжество веры и любви к отечеству! Ты не русский, ты не сын Милославского!» Тут вспомнил Юрий последние слова умирающего своего родителя. Благословляя его охладевшею уже рукою, он сказал: «Юрий! держись веры православной; не своди дружбы с врагами нашего отечества и не забывай, что Милославские всегда стояли грудью за правду и святую Русь!»

– Так! – вскричал несчастный юноша, – присутствие мое при сем торжестве есть осквернение святыни! Я не могу, я не должен оставаться здесь долее!

Он поспешил оставить площадь, но на каждом шагу встречались ему толпы граждан, несущих свои имущества, везде раздавались поздравления, на всех лицах сияла радость. Пробежав несколько улиц, он очутился, наконец, в одном отдаленном предместии и, не видя никого вокруг себя, сел отдохнуть на скамье, подле ворот небольшой хижины. Не прошло двух минут, как несколько женщин и почти столетний старик подошли к скамье, на которой сидел Юрий. Старик сел возле нею.

– Как это, господин честной! – сказал он. – Ты здесь, а не на площади?

– Я сейчас оттуда, – отвечал Юрий.

– И я на старости ходил. Слава богу, кой-как дотащился, теперь готов умереть хоть завтра! Да и пора костям на покой!

– Ты, я думаю, очень стар, дедушка? – спросил Юрий, стараясь переменить разговор.

– Да, молодец! без малого годов сотню прожил, а на всем веку не бывал так радостен, как сегодня. Благодарение творцу небесному, очнулись, наконец, православные!.. Эх, жаль! кабы господь продлил дни бывшего воеводы нашего, Дмитрия Юрьевича Милославского, то-то был бы для него праздник!.. Дай бог ему царство небесное! столбовой был русский боярин!.. Ну, да если не здесь, так там он вместе с нами радуется!

– Я слышала, дедушка, – сказала одна из женщин, – что у него есть сын.

– Как же! Помнится, Юрий Дмитриевич. Если он пошел по батюшке, то, верно, будет нашим гостем и в Москве с поляками не останется. Нет, детушки! Милославские всегда стояли грудью за правду и святую Русь!

– Ахти! – вскричала одна из женщин, – что это с молодцом сделалось? Никак он полоумный… Смотри-ка, дедушка, как он пустился от нас бежать! Прямехонько к Волге… Ах, господи боже мой! долго ли до греха! как сдуру-то нырнет в воду, так и поминай как звали!

Как громом пораженный последними словами старика, Юрий, не видя ничего перед собою, не зная сам, что делает, пустился бежать по узкой улице, ведущей к Волге. В ушах его раздавались слова умирающего отца; ему казалось, что его преследуют, что кто-то называет его по имени, что множество голосов повторяют: «Вот он! вот Милославский». Вся кровь застыла в его жилах. Вдруг ему послышалось, что вслед за ним прогремел ужасный голос: «Да взыдет вечная клятва на главу изменника!» Волосы его стали дыбом, смертный холод пробежал по всем членам, в глазах потемнело, и он упал без чувств в двух шагах от Волги, на краю утесистого берега, застроенного обширными сараями.

Солнце было уже высоко, когда Милославский очнулся; подле него стоял Алексей.

– Слава тебе господи! – вскричал он, заметив, что Юрий пришел в себя. – Ну, перепугал ты меня, боярин! Что это с тобой сделалось?

– Где я? – спросил Милославский, взглянув с удивлением вокруг себя,

– На берегу Волги. Как помиловал тебя господь, Юрий Дмитрич?! И что с тобою сделалось? Мне сказали на площади, что ты пошел вниз под гору, я за тобой следом; гляжу: сидишь смирнехонько подле какого-то старичка; вдруг как будто б тебя чем обожгло, как вскочишь да ударишься бежать! я за тобой, а ты пуще! я ну кричать: «Постой, Юрий Дмитрич, постой! не беги!» – а ты пуще… Ну, веришь ли, осип кричавши: «Куда, боярин, куда?» Гляжу, прямо к Волге… сердце у меня замерло!.. Да, слава богу, что тебя оморок ошиб прежде, чем ты успел добежать до реки. И то беда, уж оттирал, оттирал тебя… и водой прыскал, и вином тер… насилу-то очнулся. Да что это, боярин, с тобою попритчилось?

– Так, Алексей, ничего! Теперь мне лучше. Но скажи… мне помнится, я слышал чей-то голос… кто возле меня предавал проклятию изменника?

– Какого изменника, боярин? Я ничего не слышал.

– Ничего?.. А что за народ толпится вокруг этих сараев?.. О чем они говорят?.. Чу! слышишь? Они называют меня по имени.

– И, нет, Юрий Дмитрич! это тебе чудится. Разве не видишь, сюда складывают все, что нижегородцы нанесли на площадь.

– На площадь?.. Я также был на площади?..

– Как же, боярин!

Юрий провел рукою по глазам и, как будто бы пробудившись от глубокого сна, сказал:

– Да! да! теперь я вспомнил… Мы остановились здесь у боярина Истомы-Туренина…

– Да, Юрий Дмитрич; и, чай, он ждет тебя к обеду.

Юрий при помощи Алексея приподнялся на ноги и только что хотел идти, как вдруг позади его кто-то сказал:

– Здравствуй, боярин! Милости просим! добро пожаловать к нам в Нижний Новгород!

Милославский невольно вздрогнул и, бросив быстрый взгляд на того, кто его приветствовал, узнал в нем тотчас таинственного незнакомца, с которым ночевал на постоялом дворе.

– Ну вот, не отгадал ли я! – продолжал незнакомец. – Бог привел нам опять увидеться.

– Так это ты! – вскричал Алексей. – Я было и на площади признал тебя, да боялся вклепаться. Ну, Козьма Минич, дай бог тебе здоровья! красно ты говоришь!

– Как! – сказал Юрий. – Ты тот знаменитый гражданин?..

– И, боярин! я просто гражданин нижегородский и ничем других не лучше. Разве ты не видел, как все граждане, наперерыв друг перед другом, отдавали свои имущества? На мне хоть это платье осталось, а другой последнюю одежонку притащил на площадь: так мне ли хвастаться, боярин!