Николай Задорнов - Гонконг

– С ними война! – крикнули оратору.

Митинг загудел, выражая недовольство этой репликой.

– Вы, Алби, вместе с мистером Дог Чармер сегодня обстенили парус и положили рей на мачту. После нашей неизбежной победы в Севастополе речь о войне прекратится. Долг моряка бросить спасательную бочку! Я призываю: идти прямо в зубы ветру и подавать бумагу командующему!

– Тэд вырвал эти доводы и эту блестящую речь из моего рта! – заявил следующий оратор, рыжий матрос без всяких нашивок. – Дайте мне бумагу, я поставлю на ней свой крест!

Митинг закончился.

– All sails aback! [23]– раздалась команда вахтенным.

На другой день при подъеме флага вышел капитан Артур Стирлинг. Как всегда по субботам, спросил, есть ли жалобы. Стивенсон выступил вперед и попросил позволения подать петицию.

Молодой капитан просмотрел длинную бумагу со множеством подписей. Сказал, что передаст петицию адмиралу, ушедшему в Нагасаки, и тогда ответ будет известен.

– У нас Степан Степанович первому же спикеру за такое дело отгрыз бы ухо, – почесываясь, говорил Собакин.

– У вас плохой капитан? – спросил Стивенсон.

– Нет, хороший, – ответил Маслов и подмигнул товарищам.

– Но мы привыкли, – молвил Маточкин, – а у вас хороший капитан?

Стивенсон ничего не ответил.

– Как у вас разрешают так рассуждать? Капитан не наказывает?

– Ему нет дела до этого.

– Ты же служишь у него?

– По службе я исполняю все приказания. Иду в бой и работаю. До остального ему нет никакого дела...

– Ай сэй! – желая приостановить уходившего Стивенсона, сказал Васильев. Но тот не обернулся, опять скинув руку с плеча, и ушел.

– Панибратства не любят! – предупредил Маслов.

– Но в тред-юнионы не каждого принимают, – объяснял плотник. – Надо быть хорошим мастером.

Молодой матрос сказал, что в военном флоте тред-юнионов нет, запрещены всякие объединения и стараются, чтобы католиков было меньше. Католики верят папе и подчиняются ему.

– Флот стоит дорого. Хотели ввести продажу капитанских и офицерских должностей, чтобы оправдать расходы. Парламент не утвердил. А у вас дорого стоит флот?

– А нам не говорят, сколько стоит.

– Почему же не требуете? Может быть, вас обманывают?

– Еще хотели военные корабли продавать капитанам в собственность.

– Как японские церкви бонзам! – догадался Васильев.

Матросы разговорились и рассказали, что у них все население разделяется на работающие классы и на думающие классы. Зашла речь, что думающие классы будто бы думают о том, как улучшить положение трудящихся. Чтобы эта задача решалась успешней, велено их хорошо кормить. Поэтому трудящимся приходится ради своего счастья во всем себе отказывать и они живут впроголодь. И еще много есть хороших и благородных теорий. Но дело не меняется для тех, у кого силы нет. Толковали об устройстве тред-юнионов, зачем они составляются и можно ли говорить об этом на корабле, разрешается ли военному моряку – или за это преследуют...

– Лучше говорить реже, – пояснил моряк, похожий на оперного певца.

– Королева царствует и управляет. Советуется с парламентом. В тронной речи объявляет, что должны потом подготовить тори или виги.

– Кто такие? – удивился Маточкин, выслушивая не совсем ясные переводы товарищей.

Пленные сгрудились и слушали с интересом. Добровольные переводчики задавали любой вопрос и переводили ответы.

– Ну, что, понял, Собакин? – спросил Маточкин, когда беседа закончилась.

– Понял.

В воскресенье пели и танцевали; теперь веселилась команда корабля.

Некоторые напевы с четким, частым ритмом, в котором фразы теснились так, что певцы спешили произнести их почти речитативом. Подыгрывала итальянская гармоника, ритм подбивали гитары.

– Проголошные у них, может, и вовсе не поются, – говорил Васильев.

– Почем ты знаешь? У них разные есть песни. У них есть все.

– Слушаешь – и отдыхаешь. Слезы не льешь.

В танце замысловатые коленца не выкидывают, присядки у них нет. Стивенсон, ступая короткими шажками, затянул песню, многословную, как жалобу или рапорт. Потом он, гордо расправив плечи, грациозно и лихо расхаживал по палубе, высоко вздернув нос.

под общий хохот закончил он.

Утром Собакин умывался в общем умывальнике, когда рядом встал Стивенсон.

– Джентельпуп, здорово! – сказал ему Собакин.

Стивенсону послышалась насмешка, но не следует обращать внимания. Этот пленный все же большой оригинал, а оригинальные люди редки.

– Подавать такую петицию адмиралу – это давить кровь из камня! – сказал Сибирцеву штурманский офицер Френсис Мэй. Они вместе чертили в рубке карты.

Кажется, следует понять в том смысле, что командующего не разжалобишь.

Скромный штурман Мэй обычно испытывал молчаливое благорасположение лично к Сибирцеву. Становясь разговорчивым, он жаловался на жару в китайских морях и что возвращается туда с неохотой.

Двойка врезалась килем в берег. Ульян перескочил борт, прошел несколько шагов по отмели в ракушках и звездах, упал ничком и лег лицом в сухие водоросли, как в ворох сена. Не ждал, что останется живой, готов был к уходу из мирской жизни. Сейчас силы покинули его. Сознание невыносимо тяжелых испытаний, предстоящих еще, не пришло к нему. Он, как малый ребенок, припал на грудь земли.

Боцман Шабалин вылез следом, разулся, пососал пустую трубку и подошел к Ульяну. Тот дышал ровно.

По названию «старообрядцы» – это значит старые, как старый хлам людской, бесы щуплые и верткие. Невельской выбрал из них трех братьев и парня – их племянника. Подобрались удалые, свежие – кровь с молоком. Ульян широк в костях, ладони большие, пальцы толстые, хваткие. Фал или шкот потянет в любой ветер легко. Какое дело ему ни поручалось – выполнял старательно, обучался с усердием. Староверы все делали на судне хорошо. Пропойц среди них не заметно. Чарку не ждали...

Все погибли, кроме Ульяна. Двух братьев сразу убило бомбой. Видно, Ульян не мог и сейчас опомниться. У них семьи крепкие, за своих стоят, а тут никого у него не осталось.

Шабалин сел на корточки. Курить хотелось до смерти. В мокрой одежде без работы зябнешь.

После того как вражескими ядрами бот был разбит и сразу стал тонуть, оставшиеся в живых кинулись в воду, и тут же волны разъединили всех. Страшно стало море, когда берег далеко. Шабалин успел ящик с инструментами забросить в шлюпку. Плавали вокруг нее с Ульяном долго, не могли перекинуться через борт из-за зыби.