Николай Задорнов - Гонконг

– Нет, это не снизит наказания, – ответил судья, – но должно уяснить дело.

– Тогда не повторю.

Хохот повторился, но быстро ослабел.

– Редактор газеты «Чайна мэйл»? – оборачиваясь к Сибирцеву и показывая глазами на затылок долговязого джентльмена, спросил Гошкевич.

Джентльмен что-то записывал и качал головой, словно все происходящее подтверждало его собственное мнение.

– Это мистер Шортред, – ответил Алексей.

Горячая речь обвинителя поначалу слушалась в молчании. Вскинув руку, он заговорил, что подсудимый грубо попрал права человека, оболгал и обобрал ни в чем не повинных тружеников моря, чей корабль подвергся еще невиданным испытаниям и погиб. Пользуясь несчастьем, подсудимый заломил цену, которую никто и никогда не брал.

– Вместо бескорыстного спасения тех, кто заслужил признание и восхищение, вы обчистили их, как карманный вор!

– Слушайте! Слушайте! – раздались крики.

– Впрочем, чего же от вас ждать! Вы поглумились над правами людей и сделали спекуляцию на их страданиях, осквернив понятия долга и милосердия!

Адвокат вскочил, как на пружине, и высоким голосом с уверенностью опытного оратора, немного нараспев и с аффектацией стал доказывать, что мистер Тауло, как никто другой, пришел на помощь страдальцам и защитил права человека! Он спас погибших! Благодаря ему они среди нас и пользуются традиционным английским гостеприимством. Кого же благодарить за это? Только мистера Тауло! Он единственный в мире защитил право потерпевших на спасение! Свобода слова, независимость понятий, уважение к правам человека, вот те... те...

Судья извинился, перебил оратора и спросил, не проявляет ли защитник неуважения к суду, выкрикивая некоторые слова и пуская при этом петухов.

От хохота слушатели, казалось, валились навзничь и друг на друга и целые ряды их качались, как волны в ветер.

– Он сжалился, господин судья, и решился на подвиг чести, – уверенным сильным голосом сказал адвокат, подавляя общий хохот и водворяя тишину. – И что же теперь, достопочтенный судья? Что же грозит ему за любовь к человеку, за защиту его прав, за спасение стольких молодых жизней?

Судья огласил приговор под бурные аплодисменты и восторженные крики зала.

Шкипер Тауло признан виновным в недозволенной перевозке людей во время войны и приговаривается к денежному штрафу.

– Бриг «Грета» конфискуется! – под новый взрыв одобрения объявил судья.

Публика расходилась. Тауло и Пустау вышли с толпой немцев и американцев. На улице Сайлес отстал от них и присоединился к русским.

– Что же теперь будет с господином Тауло? – спросил банкира мичман Михайлов. – Ему придется уезжать из Гонконга?

– Вы думаете, его выселят? Как сделали бы у вас? Нет, что вы! Никто и не подумает! Просто ему придется расплатиться и заняться своими делами поэнергичней, чтобы покрыть убытки. Тут больше всех пострадал хозяин корабля господин Пустау! Но приговор не скажется на их делах! Мистер Тауло опытный моряк, а мистер Пустау преуспевающий бизнесмен... Вы заметили, сегодня публика была на вашей стороне?

Сам Сайлес, как видно, скрывал свое недовольство. Наверно, в душе должен сетовать, задета и его репутация.

Вышел мистер Вунг и, почтительно поклонившись Пушкину, сказал, что рад будет принять господ офицеров, сочтет себя польщенным, если присланное приглашение будет любезно принято.

– Буду очень рад! – вдруг сказал Вунг по-русски и засмеялся.

Слуга подозвал носильщиков, и богач отправился с целой свитой китайцев.

– Решение суда, как мне кажется, нелогично, – выпив рюмку вина, сказал Шиллинг, сидя у Сайлеса. – Шкипера Тауло винили за негуманное отношение к нам, а приговорили за недозволенные перевозки в военное время! Так я понял?

– Ах, что вы! – криво осклабясь и вскидывая руки, воскликнул хозяин. – Английский суд постоянно приговаривает не за то, в чем упрекает подсудимого судья. Они умалчивают, в чем повинен подсудимый перед английскими интересами. Вы правильно уловили! Не за то преступление судят, за которое приговаривают. Иначе не подберешь статьи. Или будет слишком велика огласка и начнутся споры! Такой же статьи нет – за негуманность. Англичане часто выносят приговор так, чтобы главной вины не упоминать и не оглашать и чтобы все выглядело бы благородно, а про сущность своих претензий умалчивают... Пустау еще будет апеллировать и судиться! И Тауло тоже. Но вряд ли что-то удастся с судном. Штраф могут снять. Но конфискацию не отменят. Действуют законы военного времени. Судья вел пропаганду в пользу проявления человеколюбия к потерпевшим бедствие на море, а приговорил за перевозку врагов в военное время! Судили Тауло за неблагородный поступок, упрекали, что взял большие деньги с потерпевших кораблекрушение, винили в нарушении международного акта спасения на водах! Зато уж тут никуда не денешься – перевозка вражеских войск в военное время. Да еще под чужим флагом! Отобрали хорошее судно!

Сайлес стал рассказывать, что у него есть свои адвокаты, им приходится постоянно судиться по разным делам, что в Гонконге все судятся друг с другом, предъявляют разные иски, и можно было понять, что дела идут потоком, что в суде он свой человек.

– Так, бременский бриг «Грета» стал, господа, гонконгским и будет продаваться с торгов!

Сайлес помолчал, как бы что-то обдумывал.

– На суде был Шортред... – вымолвил он.

– Можно ли что-то ждать от Шортреда? – спросил Пушкин.

– Все возможно! Но...

Сайлес хотел сказать, что сам сходит к редактору «Чайна мэйл», но его вдруг осенило.

– Кто-то из вас уже знаком с мистером Шортредом? – спросил он и оглядел всех.

– Да, вот мистер Сибирцев, – ответил Шиллинг. «Этот скромный молодой человек? – подумал Сайлес. – Неужели? Быстро усваивает уроки!»

В любом случае Сайлес готов поддержать общее дело.

– Вы заметили, англичане открыли вам все возможности. Но в душе недовольны. Мной тоже! Этого вы еще не видели! Это как раз то, что сближает меня с русскими. Постоянное скрытое недоверие. И лицемерие!

– А откуда господин Вунг знает по-русски? – спросил Шиллинг.

– Вы, господа, и ваша империя в мире довольно значительная сила. Это можно понять даже по высказываниям газет ваших противников. Значит, Вунг, как и я, когда-то вел дела с Россией. Ведь господин Гошкевич сам мне говорил, что в Пекин ходят из Сибири караваны с товарами... или не совсем в Пекин... но... ходят. Да?

– Нет, именно в Пекине!

– И в Европе и в Китае известно, что у русских строгие законы, что русские не умеют торговать, они покупают на самых дорогих рынках, по самым дорогим ценам, а все продают по самым дешевым. Я вам это уже говорил в Японии. Знайте это, господа! И вас никто учить торговать не будет, так как всем с вами так лучше! Все вас осуждают, но всем выгоден ваш пьяный мужик, а не трезвый. Все, кто может, извлекают от вас прибыли, прекрасно обходя ваши строгости!