Николай Задорнов - Гонконг

Казалось бы, распоясался, в то же время очень радушен. Но дело и свои цели эти люди помнят всегда в любом состоянии.

– Мой коммодор! За ваше здоровье! За здоровье коммодора, господа...

Посьет возразил, что такого чина у нас нет.

– Я знаю! У вас нет чина коммодора! Но все же вы – коммодор! Вы командуете эскадрой, исполняя дипломатическое поручение, какие у нас возлагали на коммодора Адамса! Мой коммодор!

Посьет дал характеристики губернатору, знакомым чиновникам и переводчикам, в том числе и Мориаме.

«Зачем он так откровенен с этим господином? Верный ли тон взят?» – озаботился Римский-Корсаков.

Харрис не нравился Воину Андреевичу, не вполне нравился ему и Посьет. «Казалось бы, умный и дельный. Облечен величайшим доверием. Откуда выскочил, грубо говоря? Где откопал его Путятин и за какие качества приблизил и возвысил? Назвал его именем самую лучшую гавань Приморья – мира будущего. На англичанина смахивает, и этого уже достаточно Евфимию Васильевичу. Обязателен, знает языки и уже коммодор – по сути дела, американец не ошибся. Ведет переговоры с Японией и Америкой от имени России. Тысячу раз прав Гончаров. Разве в петербургском самовластье дело? Да у нас на эскадре у Евфимия Васильевича в десять раз худшее самовластие и тирания! И самодурство! И никто не пикнул. При этом авантюристов и проходимцев у нас и в правительстве, и около правительства не меньше, чем в Америке. А вот говорят, что у них все стоит на предприимчивых личностях! Это еще вопрос, кто кого по этой части за пояс заткнет».

Воин Андреевич не завидовал, в дипломаты не собирался, Константин Николаевич дорогу ему не переходит, держится просто, естественно, мнения окружающих выслушивает и, если стоит, принимает.

Когда возвращались на суда, Колокольцов сказал:

– Зачем, Константин Николаевич, так выкладываете ему все? Мне кажется, что этот американец порядочный пройдоха.

Колокольцов спутник и друг Посьета, много плавал с ним и жил в Японии.

– Ну, может быть, не так строго! – отозвался Константин Николаевич.

«И мне кажется, лучше бы держать язык за зубами! » – полагал Корсаков.

Он сам смеялся сегодня и шутил и в карты играл. Говорили про Крымскую войну, и Воин Андреевич заявил, что если английского солдата лишить привычного рациона и комфорта, то он потеряет боеспособность. Под Севастополем британцы не отличались, чего нельзя сказать про французов, которые смелы и отважны в любых условиях.

Надо знать, в чем быть откровенным и радушным, чтобы самим не попасть впросак!

– Мой дорогой! – обратился Посьет к своему молодому другу и неизменному спутнику. – Мне нужны рекомендательные письма в Гонконг. Придется попросить Харриса одолжить деньги. У нас гроши остались с Воином Андреевичем до Гонконга. Как бы японцы нас ни одаряли, а надо еще покупать сувениры...

Эта мысль Посьета пришлась по душе Римскому-Корсакову, согласна с его желанием.

– А борзые щенки? А коллекции фамильных драгоценностей? – вмешался он в разговор.

Векселя были на банки, но наличных денег почти нет. А Харрис сам сказал, что деньги у него есть.

Утром в назначенный час занятий Харрис, преоборя похмелье прогулкой и купаньем, записал в своем дневнике:

«Посьет сказал, что желает, чтобы наши визиты друг к другу происходили бы запросто, без церемоний, как между друзьями, и что я могу чувствовать у него себя как дома, как и он у меня».

– Как вы обходились в Японии без женщин? – за обедом на «Оливуце» обратился к Посьету подвыпивший американец. – Как вообще у них по этой части?

Харрис смотрел настороженно.

– Посол Японии на переговорах с Путятиным – очень образованный и светский японец – не раз беседовал со мной откровенно. Однажды я задал ему такой вопрос.

Харрис восторженно вскинул обе руки и фальшиво расхохотался. Он усматривал своего человека в Константине Николаевиче.

– Ну и что же он?

– Ответил, что у них это доступно для знатного путешествующего вельможи там, где бывает его ночлег. И если князь или чиновник по делам службы живет в храме, то всегда есть приятная служанка или, может быть, привезенная для этого племянница бонзы или какая-то другая юная девица, родственница или знакомая хозяина храма.

– Ах, так! А они меня уверяют, что никогда и ни в коем случае не может японка сходиться с иностранцем.

Теперь Посьет цинично расхохотался.

– Ах, дорогой мой! А где бы вы хотели услышать иной ответ от представителей власти!

– Разве у вас были случаи?

– Когда-нибудь я вам расскажу об этом более подробно.

– Почему же не сейчас? – обиженно спросил изрядно выпивший Таунсенд.

На «Оливуце» принимали японского губернатора. Накамура-сама сказал, что из Эдо прибыло важное распоряжение. Поручена приемка «Хэды», как и предложил Посьет. Это будет происходить одновременно с обменом ратификациями. Уэкава-сан назначается капитаном шхуны.

– Команда для корабля уже составлена и обучена на подобном же судне... На другом корабле такого же типа. С благоговением примется драгоценный для Японии подарок императора России...

Посьет сказал, что «Оливуце» предстоит кругосветный переход. Накамура ответил, что все будет сделано, чтобы снарядить русский корабль в далекое плавание.

– Уэкава-сама, – увлекая японца к себе в каюту после отъезда губернатора, заговорил Посьет, – что вы там говорили Харрису про женщин? Он холостой человек, приехал сюда из Америки. Не следует ли подумать, чтобы с ним была приятная девица. Это вам, как мне кажется, даже важней, чем Америке. Правда, он человек пожилой, но еще достаточно здоровый, и эта забота сидит у него в голове. Он все время возвращается к разговору о женщинах.

– Знаете, Посэто-сама, посол Путятин был очень крепкий человек, он совсем не был стар. Моложе Харриса, но никогда не позволил себе ничего подобного.

«Я тоже не позволил себе никаких связей! Но при чем тут Путятин?» – мог сказать Константин Николаевич.

«А при том, – мог бы сказать Уэкава, – что Путятин прожил в Хэде и Симоде и никогда не потребовал женщины!»

– Посол и адмирал Путятин очень сильный человек, но очень сдержанный. И это восторгало японцев. Родственница священника в Хосенди всегда за ним ухаживала, помогала и могла исполнить любое поручение правительства. Но Путятин всегда молился много и никогда не позволил себе ничего унизительного. Поэтому, – сказал Уэкава, – все решили, судя по поведению посла Путятина, а также посла Перри, что официальные лица высших рангов из стран Запада не позволяют себе ничего подобного. Поэтому женщин им не предлагают. Харрис, конечно, очень умный человек. Иногда это заметно. Он спрашивал про женщин сразу, как приехал. Но так сразу – нельзя. Это американская невежливость. Япония не публичный дом. Ответили, что невозможно и не бывает никогда. Даже, если точнее сказать, ответили не так. Сказали: «Вам это не нужно». – «Как не нужно?» Вежливо кланялись и отмалчивались. Решили, что Харрис, конечно, понял и дела не касался после этого. Тогда все решили, что он обходится сам или привез очень молодого голландца-переводчика. Так бывает у японских князей на войне. Но теперь если он так горько чувствует одиночество, то это удивительно! Это все я сказал вам откровенно, как другу Посэто-сама, и прошу вас не понять меня неверно.