Евгений Карнович - Мальтийские рыцари в России

– Как не запивать, – самодовольно ухмыляясь, отвечал Повитухин, – всяко бывает; да дело-то в том, что, почитай, больше месяца капли хмельного в рот не беру, а ведь поди же, преподобный отче, все те же самые сны являются.

– Да что ж тебе снится? – спросил монах, придавая лицу своему выражение глубокомыслия.

– Только что засыпать начну, как предстанет предо мною благочестивейший государь Павел Петрович да как взглянет на меня – так я весь и обомлею, обдаст меня словно варом, и я со страху-то проснусь, а какой-то голос – кто его ведает, чей он, – словно вдунет мне прямо в ухо:

– встань и иди! А куда идти – не договорит. Вот и хотел я от отца Авеля осведомиться: куда же идти мне? По торговому аль по иному какому делу? – в недоумении растопырив руки, говорил купчина.

– Чуден твой сон… – заметил отец Афанасий, покачивая головою, – да отца-то Авеля от нас взяли по царскому указу, – проговорил он шепотом, – а есть у нас в монастыре и другой снотолковник, не хуже, пожалуй, Авеля будет – отец Паисий, да только ни он, да никто другой сна твоего толковать не возьмется. Приснись тебе, примером сказать, какой-нибудь угодник Божий, или иностранный царь, или какой ни есть вельможа, так ничего было бы – сон твой живо бы тебе истолковали, а о государе Павле Петровиче – ни, ни, ни… Разве не знаешь, какой страх на всех теперь нагнали…

Знакомство монаха с купчиною завязалось скоро. Оказалось, что они были почти что земляки, отыскалось у них несколько общих знакомых, пошла болтовня о том, о другом, и кончилось тем, что отец Афанасий пригласил к себе в келью Повитухина, обещаясь ему рассказать многое об отце Авеле. Заперев на щиколодку дверь кельи и выставив закусочку, отец Афанасий начал свой рассказ.

– Авель-то жил в нашей обители недолго. Пришел он к нам неведомо отколе; говорил, будто «какое-то видение вошло во внутренняя его и соединилось с ним, якобы один человек, и направило его из Валаамского монастыря по разным монастырям и пустыням сказывать и проповедовать волю Божию и страшный суд Господень». Странствовал он так девять лет и пришел к нам в Бабаевский монастырь. У нас справлял он послушание, как следует каждому монаху, ходил в церковь и в трапезу, пел и читал, а в свое свободное время слагал книги.

– А что, старик он уже древний? – спросил Повитухин.

– Какое старик? И четырех десятков ему еще не будет. Вот он стал слагать у нас книги, а настоятель-то наш, отец Савва, нужно тебе знать – человек строгий, неученый и книжного дела насмерть побаивается. Меж тем отец Авель написал книгу мудрую, премудрую и показал ее ученому у нас монаху, отцу Аркадию. Тот прочел ее, да и боязно ему стало, так как он увидел, что в книге написано и о «царской фамилии». Отец Аркадий и заявил настоятелю, тот собрал братию на совет. Думали, думали, да и порешили – отправить отца Авеля вместе с его книгою в Кострому, в духовную консисторию. В консистории ну его спрашивать: отчего он взял писать? И взяли с него сказку, что книга – его дело, и послали и сказку, и книгу к высокопреосвященнейшему нашему архиепископу Павлу. Владыко приказал привести к себе Авеля и только сказал ему: сия книга написана под смертною казнью – и затем, не говоря ничего другого, приказал отправить и его и книгу в губернское правление…

– А в книге-то что ж было написано? – перебил с сильным любопытством купчина.

– Постой, доскажу. В ту пору царствовала еще покойная государыня Екатерина Алексеевна. Из губернского правления отправили Авеля к губернатору. Тот как взглянул на книгу, так и ахнул, потому что в ней написаны были «царские имена и царские секреты». Губернатор приказал отца Авеля засадить сейчас же в костромской острог, а потом отправил его с прапорщиком и солдатом на почтовых в Питер.

– Поди ведь, сколько всем хлопот понаделал, – перебил Повитухин, – а что же в книге-то написано? – с усиленным любопытством снова спросил он.

– Постой, доскажу. Вот привезли отца Авеля в Питер и представили генералу Самойлову, что тогда «командовал всем сенатом». Как заглянул он в книгу, так весь и обмер.

– Да что же в книге-то было написано? – снова спросил Повитухин, побуждаемый неудержимым любопытством.

– Постой, скажу. Генерал-то и не знал, что ему делать, как сказать государыне, а не сказать было нельзя. Меж тем в книге-то было написано: «яко бы государыня, Вторая Екатерина, лишится скоро сей жизни, и смерть ей приключится скоропостижная» и прочая таковая написано в той книге. Как привели Авеля к генералу Самойлову, он заушил его трижды и крикнул: «как ты, злая глава, смел писать такие титлы на земного бога!»

– Господи! Страхи-то какие!.. – бормотал, крестясь, купчина. – Смерть земному богу предрекать вздумал!..

– Но Авель стоял пред генералом «в благости и весь в божественных действах» и только ответил: «Меня научил писать сию книгу Тот, Кто сотворил небо и землю и вся, я же в них». Обозвал генерал тогда Авеля юродивым и велел его взять под секрет, а сам сделал доклад государыне. Та спросила только, кто Авель и откуда? и затем приказала послать его в Шлюшенскую крепость, в число секретных арестантов, и повелела ему быть в крепости до конца дней его. Случилось все это в феврале и в марте 1796 года. Сидел он там в строгом послушании, как вдруг государыня нежданно-негаданно Богу душу отдала. Царь наследовал ей, согнал с места прежнего сенатского начальника и посадил на должность его другого. Этот и отыскал книгу Авеля и показал государю, что в книге предречен был день кончины царицы. Государь, узнав обо всем, призвал к себе Авеля и спросил, чего он желает? А тот отвечал ему: так-то и так-то, ваше императорское величество, от юности желание мое быть монахом. Тогда государь приказал жить ему в Невском монастыре в Петербурге, и жил Авель там в превеликом почете, словно какой епархиальный владыка. Наши костромичи в Невском монастыре у него были и видели его во всей славе. Пожил, однако, он там недолго и ушел на Валаам, где сложил новую книгу, подобную первой, и отдал ее тамошнему игумену, а в книге этой, – заговорил чуть слышным голосом Афанасий, – написано было, что государь Павел Петрович процарствует только четыре с чем-то года, значит, и весь век его недолог будет. Как игумен это прочел, то позвал на совет братию и донес обо всем петербургскому митрополиту Гавриилу. Дошла весть и до государя, и он приказал заключить Авеля в Петропавловскую крепость, что среди Петербурга стоит.

– Поди ты, как все это чудно! – с изумлением и сильными вздохами проговорил купчина. – А что еще напророчествовал этот Авель? – спросил он.

– Всего по рассказам не припомню. Запомнил только, будто он предсказал, что лет, кажись, через четырнадцать «какой-то западный царь, небывалого еще имени, пленит многие российские грады и возьмет первопрестольную Москву и истребит ее огнем и жупелом…» [4].