Георгий Марков - Соль земли

– Вижу, конечно. А что?

– Отсюда начинаются земли Мареевского колхоза.

– Вот оно что! На их земле по масштабам Центральной России можно два района разместить. Правда, Андрюша? – обратился он к Зотову.

– Да, да… – рассеянно подтвердил Зотов и, втянув голову в плечи, замолчал.

Максим попробовал начать ещё какой-то разговор, но тот больше не произнёс ни одного слова. «Волнуется», – про себя отметил Максим.

Когда машина въехала в Мареевку и, разгоняя копошащихся на дороге кур и вздымая за собой непроглядный столб пыли, помчалась по её главной улице, Максим сказал шофёру:

– Меня высадишь возле правления колхоза, а Андрея Калистратовича подвезёшь к штабу экспедиции. Знаешь, где он помещается?

– Уж как-нибудь найду, Максим Матвеич. Мареевка пока ещё не Москва, – засмеялся шофёр.

Вскоре Максим вышел из машины.

– Ты поезжай, Андрюша. Я скоро приду, попробую председателя колхоза найти, – сказал Максим Зотову, продолжавшему сидеть молча.

Машина покатилась дальше, а Максим направился в правление колхоза. По правде сказать, встреча с председателем могла бы состояться и позже. Срочной необходимости в этом не было. Другое чувство руководило Максимом: ему не хотелось быть при встрече Зотова с Мариной. Он понимал, что, как ни близки ему Андрей и Марина, им будет проще и лучше, если они после долголетней разлуки встретятся без него.

И вот машина подкатила к штабу. Зотов не спеша вылез из неё, снял светлый макинтош, стряхнул с него пыль и, перебросив через руку, пошёл по дощатому тротуару. Сердце его колотилось сильными и резкими толчками. В раскрытое окно он увидел что-то белое, стремительно промелькнувшее, как птица. «Она», – подсказало ему сердце, и он почувствовал, что руки его стали влажными.

Стараясь всё делать не спеша, чтобы казаться спокойным, он медленно открыл дверь, медленно переступил порог. В полутёмной комнате в нескольких шагах от него стояла Марина, вся в белом с ног до головы. Что-то невыразимо страдальческое на миг исказило её смуглое лицо. В этот миг она показалась ему далёкой-далёкой и совсем-совсем чужой. «Нет, она уже…» – но он не успел додумать до конца. Этот страшный миг окончился раньше, чем он успел оценить его. Марина шагнула вперёд, губы её дрогнули, глаза расширились, и он услышал её голос. И вдруг она показалась ему такой же, какой была тогда, ну, в точности такой же, как в юности.

– Что же вы так долго ехали, Андрюша? Я измучилась. – Она шла к нему навстречу, вытянув дрожащие руки.

Он кинулся к ней, обнял за плечи. Марина доверчиво прижалась лицом к его груди, а он целовал её голову долгими, осторожными, очень бережными поцелуями.

– Ты такая же, Мариша, и даже в белом, – с трудом прошептал он, чувствуя, как спазмы сжимают горло.

Они простояли так несколько минут в полном молчании. Прошлое, настоящее, будущее их жизней предстало перед ними в том озарении, когда главные линии судьбы видятся так зримо, как линии полноводных рек на знакомой карте. Годы жизни они потратили на то, чтобы уйти друг от друга как можно дальше, а достигли лишь одного – поняли, что они созданы, чтобы навсегда быть вместе. Какой же сложной, извилистой, мучительной дорогой подошли они к этому!

– Ах, Андрюша, как я рада! Я не верю ещё, что это правда, а не сон… Но я знала, что ты придёшь. Я знала об этом с самой ранней юности!

– И я знал, Мариша.

Держась за руки, они прошли к столу, за которым Марина в обычное время писала дневники экспедиции, и сели – Марина с одной стороны стола, Зотов – с другой. Им трудно было начинать разговор, и они молча смотрели друг другу в глаза и без слов говорили о самом главном – о счастье, которое переполняло их собственные сердца, о жизни, которая до сей поры сберегала для них самые дорогие радости большой, настоящей любви.

Четвёртый день Софья и Краюхин ползали по ямам и траншеям. Когда всё было тщательно осмотрено, они поднялись наверх и устроили совет. Их сразу окружили рабочие. Пришёл недомогавший в последнее время Марей Гордеевич. Тут же была и Ульяна, только что вернувшаяся из Мареевки с телеграммой от профессора Великанова.

– Ну, каковы твои соображения, Соня? – спросил Краюхин, присаживаясь рядом с Софьей на полусгнившую колоду.

– Склоняюсь всё к тому же: мы наткнулись на две разновидности памятников. Верхняя яма – это селище, вероятно, эпохи бронзы. Нижняя яма – это кузница девятнадцатого столетия. Возможно, здесь когда-то обитали селькупы и эвенки. Тунгусский холм и камни – это древнее культовое место. Допускаю мысль, что в более позднее время кузницей пользовались русские охотники или староверы.

В подтверждение своих выводов Софья привела научные доказательства, давая подробную характеристику каждой находке.

– А как ты смотришь, Алёша? Какая твоя точка зрения? – спросила Софья. Заметив на себе пристальный взгляд Ульяны, официальным тоном добавила: – Просим, Алексей Корнеич, высказаться.

Краюхин перелистал дневник раскопок, зарисовки, сделанные Софьей, потёр ладонью лоб, как бы стараясь вызвать особо ценные мысли, и сказал:

– Мне кажется, что ты правильно определяешь характер памятников. Тебя удивляет слитность ям: древней и почти современной. Меня это не удивляет. Это чистое совпадение. Но больше. Кузница могла быть здесь, могла и не быть.

– Пожалуй, ты прав. Тем более что выбор местоположения для кузницы объясняется удобствами местности. Близко вода, холм защищает от ветров и бурь, река под рукой – плыви куда хочешь.

– А потом, Софья Захаровна, лиственничные леса, – вступил в разговор Марей. – Самое жаркое дерево – лиственница. А тут по холму её было видимо-невидимо!

– Это важное соображение, Марей Гордеич! – согласилась Софья.

Ульяна посмотрела на Марея, и взгляд её был полон гордости: «Вот он какой, Марей Гордеич! Что ни скажет – всё в точку!»

– Главный вопрос для меня в другом, – снова заговорил Краюхин. Все посмотрели на него. – Главный вопрос в том, где те люди брали железную руду?

– Руда могла быть привозной, – предположила Софья.

– Привозной? Конечно! Но откуда привозили? Из пределов Улуюльского края или нет?

– Издалека не повезли бы, Алёша, – убеждённо сказал Марей. – Надо думать, что руду брали где-то в верховьях Таёжной или по её притокам, которые выше Тунгусского холма. Возить руду против течения никто не стал бы. Тогда и кузницу обосновали бы ниже.

– Правильно, Марей Гордеич. У меня такие же соображения. Но вот откуда эта руда? Взята ли она из коренных месторождений или это обычные железняки?

Краюхин задумался. Поник головой Марей. Беспомощно, в молчании пожала плечами Софья.

– А могло быть так, Марей Гордеич, – почему-то обращаясь к одному Марею, оживлённо блестя глазами, сказал Краюхин, – руду брали в Заболотной тайге, в верховьях речки Кривой, и сплавляли сюда, к Тунгусскому холму. Недаром Мокрый угол показал магнитную аномалию.