Николай Задорнов - Золотая лихорадка

Молодая хозяйка была приветлива и, как показалось Егору, походила на его сына Василия. Почудилось что-то свое, родное. Улыбка ее добрая и немного слабая, как у Васьки. И все смеется и смотрит на Егора с радостью, словно хочет что-то сказать или спросить, как будто знает Егора, но не решается напомнить.

– Когда высокая вода, пароходы и баржи с большой осадкой идут этой протокой, сокращают расстояние. Полому здесь тоже ставят знаки.

– Как же добраться до Утеса?

– Тут по дороге перекат. Отец покажет. Надо знать, как идти. День хода до пристани против течения. Если бы ветер!

Она принесла весла, положила их у крыльца и, входя, молвила:

– Нет ветра. Отец к ночи вернуться должен. Он ушел на паровом катере с рабочими. Говорят, скоро так обставят берег, что пароходы даже ночью пойдут. Может это быть? – быстро спросила она, вытягивая тонкую шею. – Много же бакенщиков понадобится!

«Несколько дней тому назад какой-то человек на речке стрелял в меня из-за лесины. А река идет сюда. Долго ли скатиться лихому человеку? Что же она так доверчива?» – подумал Егор.

Он рассказал, как вел экспедицию из Уральского и заплутался. Девица вытянула тонкую шею и присела на лавку. Ее голова в платке походила на опенок или подберезовик. Егор слишком долго молчал и теперь охотно разговорился.

Стемнело. Девушка постелила Егору на кровати, а себе на лавке.

Кузнецов вытянулся и только сейчас почувствовал, как загудели его ноги и все кости. Нашлось наконец место, где можно отдохнуть. Он наговорился сегодня досыта… «А славная девушка!»

Ночью он услыхал, как она, шлепая босыми ногами, вышла.

– Катерина, чья это лодка? – грубо спросил за окном хриплый голос.

– Из Уральского… Он экспедицию проводил… – доносились отрывки ее ответов.

Они еще о чем-то говорили.

В избу вошел человек с фонарем и поставил его на стол. Егор поднялся.

– Спи! – махнул ему рукой хозяин.

Он повесил куртку и картуз на гвоздь, разулся, задул фонарь. Слышно было, как он проворно вскочил на печь.

Егор поднялся на восходе, стал укладывать вещи. Хозяин ловил рыбу неподалеку от берега. Лодка его пошла к дому.

Через открытую дверь в избу засветило солнце. Катя принесла щепье. Сегодня глаза ее совсем светлые, платок сбился, видна русая коса. Без платка, узившего ее лицо, стало оно скуластей и добрей, а глаза – поменьше. Она еще больше походила сегодня на Ваську.

Разговаривая, Катя подымалась на носки, словно хотела взлететь, и вытягивала свою тонкую шею.

Отец ее пришел с карасями на пруте. Он хром, с обкуренными усами, с белокурым чубом в седине, морщинист и очень бледен, видимо, загар его не брал или он болел недавно, лицо без кровинки.

Шутливо откозырял Егору, как заправский вояка.

– Честь имею служить! Иван Федосеич Тихомиров, матрос первой статьи в отставке!.. Как спал? – хлопнул он Егора по плечу… – А как же платят вам в экспедиции? Откуда знаешь здешние места? Это все больше гиляки водят всех в тайгу.

Егор, наслушавшийся вчера рассказов Кати про отца, смотрел на него с большим уважением. Мужчины разговорились.

Катя подала зажаренных карасей.

– Надо бы спрыснуть наше знакомство! Я живо сходил бы, а? – бойко спросил Федосеич и глянул на дверь. – Тут как раз за островом баркас ночует. Он у гиляцкой деревушки остановился… У них всего там!..

Егору не хотелось задерживаться. Теперь он понял, почему бакенщик так бледен. Егор промолчал, делая вид, что ничего не понимает. Бакенщик на своем не стал настаивать и про «спрыски» более не вспоминал. Егору жаль стало пропойного пьяницу и дочь его, закинутых судьбой на край земли.

– Сколько же отсюда считается верст до Уральского? – спросил он.

– А не ты хозяин «штанов»? – вдруг спросил матрос.

– Я.

Катя опять вытянула шею и просияла и опять поднялась на пальцы, словно собиралась танцевать от радости.

– Ну, диво! – сказал Федосеич. – Тут ведь трещеба, а ты вышел невредимый! Поживи у нас хоть денек! Мы с тобой отдохнем. Тяжелая моя работа… Простужаешься… В шторм приходится ходить на шлюпке… Поди, Катерина, занеси-ка рангоут в пакгауз. Седне – в увольнение!

Пакгаузом он называл маленькую будку, стоявшую особняком на гребне холма.

– Хорошая, а бог счастья не дает! – сказал вдруг старик с неподдельной горечью вслед вышедшей дочери.

Она умело вынесла из шлюпки мачту, укладывала паруса.

– Ну, спасибо тебе, хозяин, – сказал Егор. – Дозволь поблагодарить и просим простить. А мне надобно спешно домой, хлеб убирать.

– На «Егоровы штаны» торопишься? – добродушно спросил Иван Федосеич. Оп посмотрел на три рубля, которые Кузнецов положил на стол. – А что это?

– За ночлег в благодарность.

– Нет, я это не возьму. Как же можно брать за ночлег? Ты экспедицию вел за десять рублей, а я чуть не половину возьму себе… Один я не пью, ты не думай, что матрос… Мне человека надо, а это что… Начальство приезжало, и все кричали на меня… Жаль, Егор Кондратьевич… Эх ты, Амур! Слыхал про тебя… Ну, как хочешь. Я неволить не могу.

Матрос объяснил, как надо добраться до Утеса.

– Но если начнется ветер, то худо… Весла оставь, я пойду переметы погляжу! – крикнул старик дочери.

Видно было, что Федосеичу досадно, и он отпускает гостя скрепя сердце.

Егор подумал, что хозяин уступчив не по слабости и что, кажется, он – хороший товарищ. Откуда занесла его судьба с дочерью на этот песчаный мол после жарких-то стран, и чудо-птиц, и штормов в океанах… Туда-то и рвались дети Егора, теперь узнавшие, что океан рядом. Конечно, привык он на судне, в команде, к людям, мог выбрать себе товарищей. А здесь он одинок.

– Денег мне не надо. Лучше оставь дочери на счастье самородочек, – вдруг сказал Федосеич.

Егор спрятал деньги, развязал узелок и положил на стол золотой самородок.

– Когда-нибудь ей пригодится. На счастье тебе! – сказал отец, когда Катя вошла.

Она потупилась и, полуприкрывшись платком, с любопытством смотрела на стол. Потом она глянула на отца и на Егора быстро и с таким выражением, словно резанула их бритвой.

– Ты остерегайся, – сказал Егор, – меня на вашей речке стрелял какой-то человек. Кто – не знаю.

– Ну и что?

– А у тебя дочь остается одна!

– Так ведь стреляли-то в тайге! Так и должно быть. Не надо в тайгу ходить! То ли дело на корабле… Пушки такие стоят. Никаких пиратов не страшно. Мы видали пиратов разных: японских, малайских, китайских, невольничьи суда. Кого там только не видали.

Старик шутил, но, как показалось Егору, озаботился и поглядывал на дочь с недоумением.

– Ты уж побеспокойся! – сказал Егор.

– У меня же служба! Да и как не беспокоюсь! Я тут… Я тебя провожу! – вскочил матрос.

Он взял ружье и отнес в шлюпку.