Рётаро Сиба - Последний сёгун

После вступления в должность тайро Ии часто лично, без свидетелей, приходил на доклад к сёгуну и выслушивал указания правителя по важнейшим делам. Естественно, в ходе этих аудиенций он неоднократно пытался узнать мнение Иэсада о проблеме наследования.

– Скажите, кто Вам больше нравится: господин Кисю или господин Хитоцубаси? – Наосукэ задавал этот вопрос дважды, седьмого и двенадцатого числа пятого лунного месяца, оба раза, конечно, без свидетелей и в такой форме, что его понял бы и младенец. И Иэсада дважды давал на этот вопрос однозначный ответ:

– Кисю люблю, Хитоцубаси – нет, – говорил он.

Выяснив мнение сёгуна, Ии Наосукэ, однако, не стал публично объявлять о решении властителя, а, тщательно все взвесив, вполне осознанно допустил утечку информации о том, что «сёгун уже открыл свою душу» (то есть принял решение) и сделал все для того, чтобы она как можно шире распространилась по всей стране. Одновременно он начал «сдвигать влево», то есть, попросту говоря, понижать по службе чиновников – сторонников Ёсинобу. Среди них оказались и главы многочисленных группировок, благодаря которым в бакуфу только и поддерживался какой-то баланс сил (в частности, Кавадзи Тосиакира, Ёримунэ, правитель Токи и Тамба, и другие). Можно сказать, что эти начинания Ии стали первыми порывами той бури арестов, которая пронеслась над сторонниками Ёсинобу в следующем году [44]…

Между тем судьбы сторонников Ёсинобу тесно переплелись с проблемой подписания японо-американского договора о дружбе и торговле. Именно Ии Наосукэ подписал этот договор девятнадцатого числа шестого лунного месяца (29 июля 1858 года), спустя всего лишь три месяца после своего вступления в должность тайро, причем подписал, не дожидаясь на то санкции императора.

На следующий день Наосукэ, сказавшись больным, не пошел в сёгунский замок и, затаив дыхание, ждал, как откликнется на это событие страна. Узнав, что договор подвергается исключительно сильным нападкам, Ии выждал еще день, после чего наутро прибыл в замок и лично уволил двух членов совета старейшин, объявив их ответственными за случившееся. Одним из них, кстати, был Мацудайра Тадаката, тот самый, благодаря содействию которого Ии вошел в правительство и занял пост тайро. Теперь противники Наосукэ могли сколько угодно говорить о том, что он просто свалил ответственность на подчиненных – дело было сделано.

Впрочем, единственный, кто прямо и резко заявил о том, что Наосукэ поступил подло, был двадцатидвухлетний Ёсинобу из дома Хитоцубаси. Это был первый случай, когда Ёсинобу в открытую выступил против решения властей. Следует отметить, что он действовал вполне в духе теории японского государства, разработанной школой Мито: изначальным главой Японии, властелином страны, является Сын Неба – император, а правительство бакуфу – не более чем доверенное лицо, управляющее государством от его имени…

Конечно, когда Токугава Иэясу закладывал основы сёгуната, он и понятия не имел об этой юридической теории. Ее создали и развили – в частности, и стараниями адептов философской школы Мито – гораздо позже, и лишь в самом конце периода Токугава эти взгляды приобрели большую популярность у представителей воинского сословия.

Наосукэ, считал Ёсинобу, нарушил императорскую волю и заслуживает за это всяческого осуждения. Но дело не только в этом. Решение тайро не просто противоречило воле императора. Наосукэ как глава сёгунского правительства неверно истолковал сами основы существования государства японского! Если теперь на минуту предположить, что этот проступок будет обойден молчанием и останется без порицания, то многие могут посчитать его приемлемым! А это повлечет за собой новые отступления от сформулированных в Мито принципов японского государственного устройства, согласно которым вся власть в стране исходит от государя.

– Я еду в сёгунский замок! Сообщи об этом Ии Наосукэ! – приказал Ёсинобу верному Хираока Энсиро. Тот связался с чиновниками бакуфу и сделал все необходимые приготовления. Визит был назначен на двадцать третье число, то есть на пятый день после подписания договора.

По Ивовому лагерю поползли слухи о том, что Хитоцубаси Ёсинобу хочет высказать Наосукэ открытое порицание за его проступок. Постепенно слухи обрастали все новыми и новыми подробностями. Передавали, что эта новость буквально поразила тайро. Исстари считалось, что «три благородных дома» как представители сёгунской фамилии не должны обременять себя решением текущих политических вопросов и не имеют права голоса в таких делах. Каким же в свете этих обычаев предстанет визит Ёсинобу? Наосукэ растерялся.

В назначенный день Ёсинобу прибыл в сёгунский замок. После отдыха и обязательной чашки чая «монах» вывел его в коридор и проводил в один из залов. Там уже находился Ии Наосукэ, который встретил гостя долгим и глубоким поклоном. Когда он, наконец, слегка приподнял голову, юноша произнес первые, предписываемые протоколом слова:

– Я – Ёсинобу.

Наосукэ еще раз низко поклонился и снова поднял взгляд на гостя. «Да, по виду – большой упрямец», – подумал он.

Ёсинобу, в свою очередь, внимательно изучал крупное, массивное лицо Ии, его непропорционально узкие, раскосые глаза. Наосукэ был больше похож на вожака рыбацкой артели из захолустной деревушки, нежели на сановного вельможу…

Самураи дома Ии были среди первых наследственных вассалов семейства Токугава. Со времен битвы при Сэкигахара [45]и осады Осакского замка [46]во всех сражениях они имели почетное право считаться авангардом войск, верных Токугава. Что же касается их участия в управлении государством, то с основания сёгуната должность тайро, или старейшины, в правительстве бакуфу занимали либо выходцы из Ии, либо представители дома Сакаи. Получивший сейчас эту должность Наосукэ очень быстро, всего за несколько лет, стал главой самурайского дома с невообразимым доходом в 350 тысяч коку риса в год, и потому еще не успел привыкнуть к образу жизни богатого феодала. Он буквально наслаждался собственным могуществом, что, естественно, еще больше подогревало его честолюбивые амбиции. Наосукэ просто переполняла наивная, доходящая до смешного гордость за то, что именно дому Ии – и никакому другому! – поручено защищать семейство Токугава.

«Вот поэтому он и ненавидит дом Мито», – продолжал рассуждать Ёсинобу. Собственно, для Наосукэ было глубоко безразлично, действительно ли Ёсинобу глубоко предан императорскому двору в Киото и строит ли он козни против дома Токугава. Глядя сейчас на Ёсинобу, Наосукэ видел прежде всего стоящий за ним извечно мятежный дом Мито.

«Так вот он каков, их Ёсинобу, – размышлял, в свою очередь, Наосукэ, в упор разглядывая юношу. – Конечно, видна порода. Но ведь совсем еще желторотый юнец!»