Григорий Мирошниченко - Азов

– А помолчи. Стерпи! – тихо сказал Старой.

– Попьем, послушаем, – шепнул Татаринову Каторжный. – Ну, казаки и гости, – крикнул он, – пейте веселее!

– Дело! – сказал Старой.

– Вы, люди славного Дона! – возвысив голос, сказал Асан, переводя слова Фомы. – Отважные бойцы! Вам будет слава у нас во всех турецких городах!

– Ну, слава богу! Кхе-кхе! – сказал и закашлялся Тимофей Разя.

– Куда ж он гнет? – спросил есаул Порошин, нагнувшись к Татаринову.

– А помолчи, Федька! – отмахнулся Татаринов.

– Вам слава будет вечная в Стамбуле…

– Царьграде, – поправил Осип Петров.

– Вам слава будет вечная в Царьграде, – послушно сказал Асан.

– А на Дону? – спросил Михайло Черкашенин, плеснув вино на землю.

Посол сказал через Асана:

– Вас станут называть наши люди храбрыми. Вы никого не боитесь, хотя иногда вас и бьют.

От этих наглых слов всех передернуло.

– Что ж тут выходит? – опять не сдержался Татаринов. – Купить султан нас хочет?

Посол Фома невозмутимо выпил, поднялся.

– Султан султанов пожаловал храброго атамана Наума Васильева султанским платьем. – Фома кивнул своим людям, и те торопливо сунули в его руки сверток.

Посол медленно развернул его.

За столом все затихли в ожидании. Посол держал в руках турецкий халат, шитый золотом, и турецкий пояс, на пряжке которого сияли два зеленых глаза.

– Эко богатство! Клад! – поднявшись, с завистью сказали некоторые казаки.

– За что ж он жалует Наума? – пронесся говор.

– Чтобы помнил Москву! – сказали казаки. – Да где ж Наум?

Наума не было. Он добывал вести под Азовом.

– Ваш атаман Наум Васильев не пожелал бы иметь такой подарок?

– Как же! Он давно его ждет! – сказали за него.

– Куда пошел ваш атаман Наум Васильев? – вкрадчиво спросил Асан.

Татаринов ответил:

– Замешкался Наум, к вечеру прибудет.

– А где замешкался?..

– Да дело ли тебе? Коней погнал и не вернулся с та­бора.

– Хорош подарок! Червонцев сорок стоит? – спросил Тимофей Разя. – Ежели не меньше – берем…

– Червонцев, может, сто!

– Берем! Берем!

– А награждают, детки мои, – сказал дед Черкашенин, – за то, что Наум сидел в тюрьме по их доносу. Будь я на месте Наума – не взял бы этого платья!

– Подарками Фома потешил! – сказал Тимофей Разя.

Где-то сзади, на широкой улице, во всю глотку заорал человек, видно, крепко пьяный:

Да ходят соколи, да в небо соколи…

Вьются соколи, ой, высоко ли!..

– Гей-гей! Стой!

Иван Каторжный поднялся и грозно сказал:

– А кто там пьяный? Поди сюда!

– Да це ж я, голова всего Запорижского вийска, Петро Матьяш! – слезая с коня, сказал Матьяш, размахивая пистолетом. – Вы що ж, галушку вашей бабушке в ноздрю, атамана забыли? Чи хиба я туточки лишний? А може, я хочу зараз сидеть рядом с послами турецкими або с самим султаном? Га!.. Не нравится атаманам Матьяш.

– Эй, казаки! Дьяки! Подьячие! – крикнул Каторжный. – Посадите Петра Матьяша рядом с турецким послом. Налейте ему браги! Двенадцать жбанчиков поставьте в ряд!

– А ты не сказывся? – сказал Матьяш. – С турком не сяду я. Я ось де сяду! Поближче к атаманам да казакам. – И сел напротив деда Черкашенина. – Ты, дид, не зиркай так на мене. Я трохи выпив. А що тут такэ було до мене?

Дед тихо сказал, что атаману Науму Васильеву Фома привез от самого султана золотое платье.

– Э-ге! – крикнул Матьяш и подскочил. – Это? – и показал пистолем. – И дорогонькое то платье?

Фома испуганно присел.

– А покажить мини! Яке воно таке султаньске платье? Ни разу ще не бачив!

– Да ты бы посидел молча, – сказал Татаринов и взял у Матьяша пистоль. – Не рушь нам дела.

– Хлопци, вы не шуткуйте! Вы покажите мени платье султаньске!

– А вон то платье! Погляди!

Халат – нарядный, дорогой – держал Фома в руках, показывая всем.

– Ге! Казаки! Воно щось в очи мои стрыбае! Якесь воно гадюче. Гидке турецке платье, – и, отвернувшись, сплюнул. – Дайте мени горилки чарку.

Выпив две чарки вина, Матьяш затих. И Фома Кантакузин, глянув на него, немного успокоился.

Чауш Асан достал еще один подарок, завернутый в персидский шелк.

– А это дорогое платье, – проговорил чауш ласковым голосом, – султан султанов жалует атаману всего войска Донского Ивану Каторжному.

Татаринов шепнул Старому:

– То, видно, за Галату!

– Да нет, за речку Быструю…

Фома, взяв у чауша, поднял и развернул блестевший золотом халат. На поясе – два красных глаза.

Фома сказал:

– Возьми, атаман, султанское платье в подарок!

– Как войско скажет, – сказал, вставая, Каторжный. – Я сам не волен брать подарки от султана. И от царя – не волен.

Фома положил платье на руку и, чтобы соблазнить, зажал его целиком в кулак.

Матьяш вскрикнул:

– Ото ж чертяка! Чаровство!

Фома разжал ладонь. Волшебное платье медленно зашевелилось, как живое, и расправилось.

– Бери, Иван! – закричали со всех столов. – Бери!

– Знатное платье! – шептали бабы.

– Бери, Иван! – пробормотал Матьяш. – А будешь ли носить?

Иван Каторжный окинул всех орлиным взглядом, взял султанское платье и молча сел. Все снова стали пить, шуметь и чарками греметь.

Фома достал третий наряд, столь же драгоценный, приподнял, скатал его в шарик и незаметно передал Асану.

– Это султанское платье получит тот, кто много послужил послам турецким, – сказал Фома Кантакузин. – Отдай его, Асан, атаману Алексею Старому.

Толмач Асан засмеялся, вытащил из кармана своих штанов платье с синими блестками и поднес Старому,

– Да он же волшебник! – неистово кричали казаки.

И бабы вторили со страхом:

– Турчин – волшебник!

– Он же колдун! – сказал Тимофей Разя. И все притихли. Даже Матьяш раскрыл глаза.

По приговору войска Старой взял платье. И снова стали пить, шуметь и чарками греметь.

– А это платье, – сказал Фома, – султан султанов дарит наиотчаяннейшему, наихрабрейшему и наибыстрейшему атаману Михаилу Татаринову, совершившему большие подвиги…

– А то ему за хана крымского! – сказали, смеясь, казаки. – Он еще не раз побудет в Крыму. Ладно, Татаринов, бери!

Татаринов покосился и небрежно взял турецкий халат, тонкий как золотая паутина. Фома дал ему пояс, на нем два черных глаза. Казаки пили и весело шумели. Но дед Черкашенин, качая головой, сказал:

– Перепились, не дай господь! Беды бы не было.

Фома стал прохаживаться возле столов, пить с казаками, льстить атаманам. Чауши похлопывали дьяков по плечу.

В пьяной сутолоке казаки не заметили, как турецкий посол услал куда-то трех человек из свиты. Но бабы увидели это и, подозревая нечистое дело, шепнули Каторжному. Тот кивнул головой, но остался спокойно на месте.

Фома пил с казаками и весело смеялся… И когда все сидевшие за столом крепко перепились, Фома достал наборный пояс азовского начальника Калаш-паши, сверкавший алмазами, и объявил: