Григорий Мирошниченко - Азов

Тимофей Яковлев не согласился с братом.

– Коль огня не погнало бы на нашу сторону, – сказал он, – речи свои мы вели бы уже не тут, а в крепости. Вины Татаринова тут нету.

– Какая думка у Гайши? – спросил Татаринов.

– Гайша на все согласен, атаман. Пойдем – пойдем. Не пойдем – не пойдем! Гайша нет только сыта верблуд, сыта джигит. Кочешь, атаман, – пойдем. Не хочешь – не пойдем! А пачему нет здесь Иван Каторжный? Пачему пленный мурза каварыл минэ: чик калава Иван Большой, чик калава Наум Васильев?

Татаринов метнул глазами в ту сторону, где молча сидел Черкашенин.

– Солгал, видно, пленный мурза!

Дед встрепенулся.

– Сумбату-мурзе, – сказал он, – срублю башку, если он солгал…

Ковер откинулся на входе, словно его сорвало ветром. Мелькнул знакомый сафьяновый сапог, кафтан золотой, чалма на голове. Блеснула золотая серьга под левым ухом: Иван Каторжный вошел в кибитку, а вслед за ним – Наум Васильев.

– Все живы ли, здоровы, казаки? – спросил Каторжный, оглядываясь.

Татаринов вскочил, не веря глазам своим.

– Дедко, гляди: Иван пред нами!

– Слыхали мы, что вы татар побили тут немало и в речке потопили, – сказал, здороваясь, Наум Васильев.

Старик Черкашенин обнимал Каторжного и Наума Васильева. Глаза его снова наполнились слезами, на этот раз от переполнявшей его радости. Он быстро потушил свечи и, подойдя к Каторжному, посмотрел в его глаза.

– Да что ж ты, дедко, плачешь? – спросили атаманы в недоумении.

Дед вынул из ножен саблю, с которой никогда не расставался, и молча вышел.

– Мы вам подарки привезли, – сказал Каторжный. – Добыли мы в бою семнадцать бочек пороху! То султан послал порох татарам…

И он рассказал, как проходил горячий бой с татарами на Кагальнике, какие казаки в бою погибли, какие отличились. А Татаринов говорил ему о неудаче, которую постигло войско в боях за крепость.

– Как дрались запорожцы? – спросил походного атамана Наум Васильев.

– Да дела у них еще не было, – сказал Татаринов, – но дело запорожцам найдется вскоре.

– Как дрались туркмены? – спросил Каторжный.

Гайша, улыбаясь, сказал:

– Карашо! Сергень-Мергень награда надо.

– Сотню коней я дам в награду вашему храбрейшему джигиту Сергень-Мергеню. Гайше – две сотни дам, – сказал Татаринов. – Гайша бился насмерть!

– Сыпасиба!.. Сергень-Мергень награда карашо.

– А Паньку Стороженко за честь и славу войска За­порожского, которое наперед послужит правдой, – двадцать коней даю. А был бы ты, атаманушка Петро Матьяш, первым в бою – тебе бы я отдал пятьсот коней, а нет – турскую красавицу… Но ты последним был… Ивану Косому – сорок коней даю. Петрову Осипу – сто коней. Братьям Тимофея Разина – сорок коней. Сыну Тимофея Ивану – десять коней. Васильеву Науму – сто коней. Ивану Каторжному – триста…

– А деду Черкашенину? – спросил Старой.

– Ему дарю арабского коня из войсковой казны.

Дьяк Григорий все записал, как было сказано походным атаманом.

– Другую тысячу, – сказал Татаринов, – раздать по войску! Всем в сборе быть. Будем подкопы рыть под крепость. Рыть землю будем денно и нощно. Бабам в Черкасске рыбу ловить. С купцов, через Облезова, взять хлеб и деньги. На Волге с купеческих да боярских кораблей пошарпать хлеба. Науму Васильеву ехать немедля в Астрахань и продать там персидским купцам дочку Калаш-паши за золото. Купить товары разные. Товары привезти все в целости. «Купцами» станем! Где сила нам не сго­дилась, атаманы, – там хитрость надобна! Ну, атаманы! Гей-гуляй!.. Мы потолкуем вчетвером.

Петро Матьяш, затаив злобу, надел шапку с пером и вышел первый. За ним вышли донские атаманы.

Татаринов, Старой, Васильев и Каторжный держали совет. Татаринов поведал о том, что давно задумал:

– С Дона-реки нам крепости не взять. Брать крепость будем со всех сторон – подкопами. Струги переволокем на море. С моря пойдешь ты, Иван. Конные пойдут по суше. Струги по Дону пойдут с Алешей Старым: опять толкнемся в стены. Наума Васильева пошлем в крепость торговать астраханскими товарами: куницами, лисицами да белками. Без этого не взять Азова. С «товаром» на возах наладим казаков, с полтысячи. Ну, атаманы, дело ли?

Атаманы думали… Татаринов продолжал:

– Коней за Манычем укроем, отпасем. Войско с татарских да с турецких глаз упрячем подалее. Гляди-ка, недель за семь подроем стены. Вот только струги к морю волокчи степями не легко. А волокчи их к морю надо. Брать будем крепость со стен и изнутри.

Поразмыслив, все атаманы согласились с походным атаманом.

– Раз вы согласны все, то… гей-гуляй! – закончил Татаринов любимым возгласом.

В кибитку вошел, тяжело дыша, дед Черкашенин. На ходу вдел в ножны свою окровавленную саблю…

Прошли азовские и черноморские дожди, погасили свирепый огонь в степях. После дождей, по липкой грязной дороге Наум Васильев поехал в Астрахань. В Астрахани первым делом продал персидским купцам турецкую красавицу Давлат. Петро Матьяш поскакал в Астрахань и там стал упрашивать Наума Васильева не продавать турчанку. Но атаман сторговался с купцами, и персид­ский корабль, груженный хлебом, пенькой и невольницами, уже отчалил от пристани. Любимая дочь Калаш-паши поплыла Хвалынским морем к персидскому шаху. Петро Матьяш вернулся к войску злой, не солоно хлебавши. Когда он ехал к войску, по всей дороге, как бы в насмешку над ним, казаки пели:

Наум Васильев вернулся из Астрахани со всякими товарами и с хлебными запасами. Добыл он еще двенадцать бочек с порохом.

Дознался от персидских купцов Наум тайно, что персидский шах Сафат и посол его Мараткан-шах Мемедов будут жаловать казаков и что Сафат наказывал купцам – всех казаков и атаманов хвалить будто за то, что они головы свои не щадят, а землю русскую берегут. «Тем они и Кизилбашскую землю берегут от недруга. И если впредь казаки будут турские города брать и под меч их клонить, то шах всегда будет через персидских купцов давать казакам товары и делиться порохом, свинцом и се­литрой». Персидский шах, по словам купцов, молится богу и обещает «не оставлять в забвении великой казачьей службы на Дону».

Астраханские купцы расспрашивали Васильева, нельзя ли будет им, когда казаки возьмут Азов-город, беспошлинно сноситься с заморскими купцами и торговать хлебом, пенькой и воском, из-за моря везти к себе шелк, парчу и жемчуг. «Мы бы достали морем товар булгарина и грека… Да мало ли обитает народа по берегу и за морем? Богатства прирастили бы, и вам, казаки, жилось бы куда посытнее и повольготней», – соблазняли они донцов.