Григорий Мирошниченко - Юнармия

Тяжело захлопнулась за нами плотная большая дверь вагонных мастерских.

Все рабочие сидели у своих станков и ящиков с ин­струментами и ели.

Мы прошли по узкой дорожке в конец мастерской, к большому окну с решеткой.

Там возле слесарных тисков стоял Илья Федорович. Напротив него сидели на ящиках Леонтий Лаврентьевич и мой отец. А кругом на старых рессорах, на ржавых бук­сах и на шпалах примостилось несколько мастеровых. Толстый парень в грязной тужурке, опрокинув бутылку в рот, тянул из нее молоко. Его сосед, старичок со впалыми щеками, держал между колен чугунок и хлебал жидкую бурду.

Леонтий Лаврентьевич что-то рассказывал, а все слу­шали.

Вдруг мой отец заметил нас с Васькой.

– Ну, что же вы рты разинули? – сказал он нам. – Выкладывайте, что принесли.

Мы подошли поближе. Васька протянул зеленый сун­дучок, а я – узелок с завтраком. Мой отец и Илья Федо­рович, не глядя на нас, принялись за еду. А мы с Васькой сели на буферные тарелки. Они были забиты осью в зем­лю и служили в мастерской стульями.

Рядом стоял ящик с гайками.

От нечего делать мы перебирали гайки, откладывая маленькую к маленькой, большую к большой, и слушали, о чем разговаривают мастеровые.

– Кругом обыски идут. Вчера ночью у Репко весь дом перетряхнули. Все винтовки ищут.

Мы с Васькой переглянулись.

В это время кто-то тяжело стукнул в дверь. Потом дверь заскрипела, и в депо вошли офицеры: тот пухлый – командир бронепоезда – и комендант станции.

Командир сделал несколько шагов вперед, вобрал голо­ву в плечи и гаркнул:

– Смирно!

Рабочие замолчали, но никто не сдвинулся с места.

Командир звякнул шпорой и начал речь:

– Объяснять причины своего прихода я не намерен. Но, между прочим, кое о чем скажу. Мы допустили вас к работе для того, чтобы вы честно трудились. В нашей свободной и без того истерзанной большевиками стране бунтовать не полагается. Вы недовольны? Вы хотите нанести нам удар в спину? Но это вам не пройдет. Мы расстреляем всех, кто вздумает поднять руку против нас. Я проучу вас, мерзавцев! Вы у меня ласковыми голубками станете. Если мне сейчас же не выдадут тех, кто украл винтовки, я вас всех перебью здесь же. Как собак! Весь поселок с землей сравняю!

На лбу у офицера надулась жила. Он достал беленький платочек и вытер лоб.

– Я спрашиваю вас: кто украл винтовки? Что вы мол­чите, как бессловесная скотина? Говорите, а то я отсчитаю каждого десятого и…

Командир бросил на пол окурок и затоптал его.

– Ты арестован, – ткнул он пальцем в грудь первого попавшегося мастерового.

– Убери руки, не тронь, – спокойно отстранил коман­дира рабочий.

– Хам! – пронзительно закричал командир. – Говори, где винтовки?

И он с размаху ударил мастерового белой перчаткой по глазам.

– За что бьешь, гад полосатый? Я ничего не знаю, – хрипло крикнул рабочий.

– Знаешь, сволочь! Комендант, взять его!

К рабочему подскочил комендант, схватил его за ворот рубашки и поволок к двери.

– Бей живоглотов! – закричал кто-то. Я узнал голос Ильи Федоровича.

Над головой командира пролетел железный обрубок и тяжело ударился о стену. Комендант выпустил мастеро­вого.

– Ни с места, стрелять буду! – прохрипел командир бронепоезда и выхватил из кобуры маузер.

Толпа двинулась на него стеной. В воздухе засвистели гайки, ключи, обрезки железа. Командир поднял маузер и выстрелил прямо в середину толпы. Один рабочий вдруг качнулся, будто кланяясь, и повалился вперед. Я сразу даже не понял, что с ним случилось. Видел только, как он уткнулся седоватой головой в засыпанную опилками зем­лю. Рабочие расступились. Командир бронепоезда и ко­мендант круто повернулись и быстрым шагом вышли из депо.

Илья Федорович бросился к упавшему рабочему, на­гнулся над ним и приподнял его голову.

– Смотри, да это Леонтий Лаврентьевич! – крикнул Васька.

– Кончен, – сказал Илья Федорович и побелел, как мертвый.

Он разогнул спину и посмотрел вслед офицерам:

– Ну, держись теперь! Припомнится!

Все стояли вокруг Ильи Федоровича и смотрели на его перекосившееся от гнева лицо.

– Ну что ж, – сказал Илья Федорович, – молодцы те, кто винтовки взял. Так и надо.

Гудок надрывался, голосил. Струя белого пара билась в воздухе над длинным железнодорожным депо. Но масте­ровые в этот день на работу не вышли.

Они проходили мимо депо и сворачивали на вторую линию поселка, к дому, где жил Леонтий Лаврентьевич.

Вся улица у низенького домика, крытого старой соломой, была набита мастеровыми, поселковыми и станични­ками.

Я, Андрей и Васька протиснулись за Ильей Федорови­чем во двор.

Илья Федорович держал обеими руками большой ме­таллический венок, который деповские сделали в мастер­ских. Жестяные листья венка дрожали и звенели.

Толпа расступилась, и мы прошли в комнату. Леонтий Лаврентьевич лежал в некрашеном гробу, наспех сколо­ченном мастеровыми. Его крутой подбородок и впалые щеки обросли белой щетиной, грудь была плоская, как доска.

Мы постояли молча несколько минут. Потом Илья Фе­дорович положил в ноги покойнику венок, поправил склад­ки на простыне и негромко сказал:

– Ну, взяли.

Четыре крепких молодых парня перекинули через плечи белые полотенца, подняли с табуретов гроб и понесли. Следом двинулась толпа. Две женщины вели жену Леонтия Лаврентьевича. Она всхлипывала и вытирала слезы плат­ком, свернутым в комочек.

Впереди шел Илья Федорович и нес на голове крышку от гроба.

Вместе со всеми мастеровыми весь наш отряд шагал за гробом. Вдруг Васька толкнул меня локтем и тихо ска­зал:

– Вон Порфирий!

Я вытянул шею. Рядом с моим отцом шел Порфирий в своем брезентовом плаще с капюшоном и что-то шептал отцу на ухо.

Ворота кладбища были широко открыты.

Гроб пронесли по узенькой тропинке между старыми, покосившимися вправо и влево крестами и поставили у не­глубокой ямы.

Илья Федорович стал на кучу земли у самой ямы и, глядя себе под ноги, медленно заговорил:

– Товарищи, белые убили нашего мастерового…

Больше он не сказал ни слова и заплакал. Тогда из толпы вышел Порфирий. Он взобрался на соседнюю моги­лу и спокойно начал:

– Братья казаки и мастеровые! Бьют нас офицеры, вешают шкуринцы, расстреливают дроздовцы. За что погиб человек? Разве он преступление какое совершил? Товари­щи, если мы молчать будем…

В это время за оградой послышался дробный топот, и в ворота кладбища влетели конные казаки. Они скакали через насыпи и ограды прямо к открытой могиле. Тут они врезались в толпу и стали направо и налево стегать нагай­ками с размаху по чему попало – по плечам, по спинам, по лицам.

Все бросились бежать.