Григорий Мирошниченко - Юнармия

К этому времени конница Буденного уже прорвала фронт и держала курс на Тихорецкою.

Мы не знали толком, где Буденный но знали что он рубит белых, захватывает целые штабы, окружает эшело­ны, берет броневики и с каждым днем продвигается бли­же к нам.

И мы не теряли ни одной минуты. Забирались в депо и тут же, почти на глазах у мастера, резали патроны, начи­няли их порохом и забивали в них самодельные пули из свинца.

Теперь мы были испытанные ребята, – ведь чего только за это время мы не попробовали и в тюрьме сидели, и под расстрелом были, и настоящий бой с казаками выдер­жали.

Под конец даже до того дошли, что английскому гене­ралу ответ сочинили и на всех заборах расклеили.

Вот какое объявление мы написали:

«Казаки! Брешет почетный казак, английской миссии генерал-майор Хольман. Никакой мануфактуры он вам не даст. Это он просто заманивает. А так как вы малограмот­ные, то вас и дурят, как дураков.

Казаки! Переходите на сторону красных, пока не позд­но. Бейте своих генералов! А нет, с вами, гадами, разговор будет короткий, смазывайте салом пятки и улепетывайте подобру-поздорову.

Буденный вам – не мешок с картошкой. Он вам пока­жет, а в особенности офицерам.

Вам даром не пройдет, что вы повесили стрелочника Утюско и фельдшерицу Наталью Никифпровну Вельбаум, а также и за всех остальных вам попадет здорово. Крас­ная Армия нагрянет скоро. Ее ведет сам Ленин!

Берегись, атаман! Мы ждем Ленина!».

Это воззвание мы сочиняли целую ночь. Писали и чер­кали. Писали и черкали. Все, казалось, не так выходит. Насчет Буденного Сенька сочинил, про атамана – Васька, а про Ленина все разом сказали.

А расклеивали мы это воззвание всем отрядом. Каждый написал по две штуки и тестом приклеил к забору.

Недолго висело это воззвание на заборах. Его сорвали какие-то юнкера. Только на одном заборе у станции долго еще висел клочок бумаги со словами:

«Берегись, атаман! Ленин идет!»

Девятого апреля на станции была полная неразбериха.

Подавали составы, переводили их с одного пути на другой, то и дело слышались тревожные свистки состави­телей поездов. Начальник станции метался из стороны в сторону. Его окружили плотным кольцом люди с чемода­нами, корзинами, тюками – беглецы из Ростова и Батайска.

– Когда посадка? Ведь красные уже наступают.

– Отчего состава не подаете?

– Большевикам служите?

Начальник только флажком отмахивался от наседав­ших пассажиров и отвечал всем одно и то же:

– Погодите, господа! Нельзя же так! Я один, а вас много.

Но когда сквозь толпу пассажиров протискивался к нему военный в английской шинели, с маузером на боку, начальник растерянно опускал флажок и бормотал:

– Сию минуту-с. Вот только бис-пять пройдет стрелки, я немедленно состав сформирую.

Военный хватался за маузер:

– Я тебе покажу бис-пять, мерзавец!

К вечеру вся платформа была запружена народом. Женщины в каракулевых жакетах, чиновники с кокарда­ми, священники в запыленных рясах, с крестами на груди, офицеры с желтыми погонами, офицеры с серебряными погонами, офицеры с черепами на рукавах, – вся эта тол­па гудела и шевелилась.

Наши станичные богачи Хаустовы приехали на стан­цию вместе с семьей атамана и сидела на огромных кова­ных сундуках в ожидании отправки. Но начальник стан­ции спрятался у себя и больше не показывался. Толпа рвала дверь его конторы, барабанила кулаками по окон­ным рамам, – начальник не подавал голоса.

По железнодорожным путям, по дороге в станицу, по всему поселку разъезжали верховые в бурках.

В эту ночь я не ложился. Все ждал, пока уснет мать, чтобы как-нибудь незаметно выбраться на улицу. А мать, как назло, не засыпала, все поднималась и поглядывала в мой угол. Видно, догадывалась, что я собираюсь удрать.

Только под самое утро удалось мне тихонько отодви­нуть засов и выскользнуть за дверь.

Где-то далеко у семафора кричал паровоз.

Теплая апрельская ночь стояла еще над поселком, но уже на горизонте серело небо.

Великаном среди низеньких домов нашего поселка вы­силась цементная водокачка. А далеко, в стороне станицы, поднималась двумя куполами старая церковь.

Я пошел к вокзалу.

На площади у подъезда фыркали оседланные лошади. Их держали за поводья сонные казаки, сидевшие на вок­зальном крыльце.

Тут же у забора приютилась тачанка с пулеметами в брезентовом чехле. Пулеметчики, прислонившись к коле­сам пулемета, громко храпели. Я хотел было прошмыгнуть в узкий коридор вокзала, но меня не пустил часовой.

– Куда прешь?

Я ничего не ответил и повернул обратно. Обошел садик, заглянул в большое мутное окно телеграфа. На телеграфе у аппарата сидели двое людей: телеграфист и офицер. Ап­парат что-то выстукивал, лента медленно сползала с ка­тушки на пол, а люди спали.

Мне и самому захотелось спать. Я уже собирался было отправиться домой досыпать, как вдруг где-то близко грохнула пушка. Снаряд кряхтя проплыл в воздухе и ра­зорвался за станцией. Как будто кулаком ударило по всем вокзальным стеклам.

За первым выстрелом грянул второй, потом третий, чет­вертый. «Наши наступают! – подумал я. – Надо Андрея будить!»

Я кинулся через площадь и чуть было не сбил с ног пе­репуганную даму, тащившую огромный чемодан.

– Куда прешь? – закричал я громко, как тот часовой, который остановил меня у вокзальной двери.

Дама выронила из рук чемодан и забормотала:

– Я на поезд…

– На какой поезд? – спросил я грозно.

– На какой-нибудь…

В это время треснул ружейный выстрел. Дама так и присела.

– Не будет больше поездов. Отменяются. Прячьтесь скорей, а то вас пристрелят сейчас из-за угла.

Дама схватила чемодан и, пригнув голову, бросилась бежать в поселок. А я пошел к Андрею.

Выстрелы становились все чаще и чаще.

Навстречу мне по дороге в полный намет скакали ка­валеристы, щелкая в воздухе плетьми. У поворота к вок­залу одна из лошадей упала на колени и кувыркнулась на бок, подминая всадника.

Хлынула густая струя лошадиной крови. Лошадь вытя­нула шею, забила ногами и уронила голову на землю.

Казак вылез из-под лошади, с трудом высвободил ногу из стремени и, прихрамывая, побежал к бетонному забору. Там он сел и начал стягивать с ноги сапог.

У Андрея я застал Ваську, Сеньку и Ивана Василье­вича.

– Айда на чердак! – сказал мне Андрей. – Порфирий уже давно там.

– Зачем он опять на чердак пошел? – спросил я.

– У него там пулемет, – сказал Андрей.

– Пулемет? Откуда же пулемет?

– Да он у него всегда был, только мы про это не зна­ли. Когда его ранили, он не хотел бросить пулемет, потому и остался здесь. В тупике припрятал. А теперь эта штука пригодится.