Арсений Ворожейкин - Под нами Берлин

Счет времени я уже давно потерял. Может, пять, может, десять минут или больше продолжаю кружиться, j а дорога не попадается. Мелькают уже совсем незнако-| мые сельские постройки, кусты, леса.. Вот блеснуло чернотой не то озеро, не то река. Нужно и без дороги лететь к фронту, к солнцу. Но как я определю курс, мне же нельзя взглянуть в кабину, на компас? А надо. Только я скользнул глазами по приборной доске, по самолету что-то ударило, его дернуло вправо… И очевидно, потому, что этого страшного момента я ждал, к нему был готов — во мне ничто не дрогнуло. Руки, ноги и глаза, как автоматы, сами сработали, удержав «як» в нужном положении. И глаза не отрывались от земли. В момент удара я хорошо разглядел телеграфные столбы и шоссейную дорогу. Но что с самолетом и способен ли он лететь дальше? Он пока в моих руках и идет устойчиво по прямой. Значит, просто за что-то шаркнул крылом. Удачно отделался.

И вот я снова на шоссе. На каком? К Ровно подходит несколько дорог. Я хорошо помню, что все они тянутся в общем направлении на восток или на запад. А куда лечу я? Если на восток, пойду до тех пор, пока не прояснится или же не найду район с лучшей погодой; если же я взял курс на запад, а это вероятнее всего, то выйду к фронту. Пускай теперь и там бушует метель. За время полета она не могла далеко сместиться. Обгоню ее и найду солнце. Потом заберусь выше облаков и полечу на восток, в глубь своей территории. А там? Не вся же Родина закрыта облаками. Где-нибудь да сяду. Не удастся — выпрыгну с парашютом. Как хорошо, что на самолете много горючего! Хватит, наверное, до Москвы.

Надежда придала мне уверенность. Я настроился к длительному полету, если эту попытку балансирования на грани катастрофы можно назвать полетом. Но почему теперь снег и земля не белые? Они как-то порозовели. Но вот снова белизна. Неужели глаза подводят? Наверное, устали и налились кровью. Выдержат ли, не подведут ли?

А метель по-прежнему ярилась. В глазах то розовело, то светлело, а иногда даже вспыхивала темь. Именно вспыхивала, как бывают зарницы ночью, только здесь в белизне — темнота. О посадке я уже не думал. Все внимание, все напряжение только на одном — приблизиться к свету.

Не знаю, сколько времени летал, но наскочил на солнце, на свет, яркий, ослепительный. Много света, много. И солнц много. Они жгут глаза. И небо не одно, и земля не одна, и все прыгает, куда-то плывет. Этому я не удивляюсь. От перенапряжения и ослепительного света в глазах не просто двоится, а трясется и множится до бесконечности, кажется, вся Вселенная.

Сейчас мне нужна только земля. И нужна немедленно, иначе я могу с ней неосторожно встретиться. Вот что-то темное. Но и темное исчезает. Вместо темного пятна опять куча солнц, Я выбираю наиболее яркое светило и иду на него, интуитивно чувствуя, что это настоящее Солнце, а остальные — ложные, не мои.

Мне жарко и душно. Чувствую, как из-под шлемофона течет липкий пот. Он застилает глаза, мешая смотреть. Я глубоко и жадно глотаю свежий, ласковый воздух. Всю силу и нервы я отдал борьбе со стихией. Сейчас успокоюсь, отдышусь, глаза адаптируются, и все встанет на свое место.

Но мне понпрежнему жарко и душно. Я расстегиваю шлемофон, ларинги, до боли стянувшие шею, и подставляю голову упругой холодной струе воздуха. Легче. Сбрасываю с рук на пол меховые перчатки, протираю лицо и глаза. Смотрю вниз, на землю, почти бесснежную землю. Подо мной шоссейная и железная дороги, идущие на Броды, с фронту. А вот Червоноармейск. Недалеко от него ровное чистое поле и на его окраине два уже знакомых фашистских самолета. И еще вижу на середине поля белое «Т». Не может быть! Чудится? Нет! Я вижу настоящий знак буквой «Т». Мне разрешена посадка! Значит, здесь уже есть какая-то наша аэродромная команда. И я, как это бывает с человеком, вырвавшимся из лап смерти, от прилива радости позабыл все на свете и, не подумав ни о какой опасности, пошел на посадку.

Прежде чем сделать последний разворот и выпустить шасси, я осмотрелся. В небо взглянул только по привычке. Высоко в синеве кружились два «фокке-вульфа». Они как-то у меня ассоциировались с вражескими самолетами, стоявшими на земле, и я, не придав им никакого значения, развернулся и поставил кран шасси на выпуск. Один хлопок, второй… И эти привычные удары колес при выходе из своих гнезд сейчас напомнили мне удары по самолету вражеских очередей. Они прояснили мое сознание, охваченное радостью посадки. «Фоккеры»? Надо мной живые «фоккеры»! И они, может быть, уже пикируют на меня?

От новой опасности уставшее тело и нервы как-то охнули и застонали. Руки сами сунули сектор газа вперед до отказа на полную мощность мотора. Кран шасси — на уборку. Взглянул вверх. Оттуда на меня уже сыпались вражеские истребители. Мне нечем защищаться: пушку и пулеметы я разрядил на фронте. А где Лазарев с Коваленко? Они могут меня выручить. Но здесь их нет. Не прихватили ли их эти «фоккеры», как могли сейчас прихватить и меня?

Истребители противника мчатся цепочкой один за другим. Я могу вывернуться из-под атаки первого, а второй? Ему не представляет никакой трудности снять меня, когда я буду уклоняться от огня первого «фоккера». Даже сам я могу наскочить на его огонь. Не так просто отделаться от этой пары. Силы и внимание у меня на исходе. Я легко могу допустить ошибку, поэтому нужно только уклоняться от ударов. Нет! Враг поймет, что у меня не стреляет оружие и не отвяжется. Нельзя ему показывать свою слабость. И все же пока нужно только защищаться, а не имитировать нападение.

От первого удара мне кое-как удалось выйти невредимым. «Фоккеры», сверкнув серебристой краской, ушли на солнце для повторной атаки. Они не спешат и действуют по всем правилам боя, используя солнце. Передо мной снова оказались облачные горы, и я подумал: не скрыться ли под ними. Нет, нет! Ни в коем случае. Они дохнули на меня ужасом. От возможности снова оказаться в их владении меня охватила какая-то отчаянная злоба, и я метнулся от облаков вдогон — противнику. А зачем? Рассудок вступил в свои права. Нужно попытаться использовать облака. Они мне уже хорошо знакомы. Пускай они теперь станут ловушкой для фашистов.

Я встал в круг рядом со снежными облаками. Противник в прежнем порядке кинулся на меня. Я повернул к облакам. «Фоккеры», видимо поняв, что я хочу скрыться в них, круто развернулись и устремились с высоты за мной: как же, ведь я им показал хвост, и момент нельзя было упустить.

Имея малую скорость, я, как только ткнулся носом «яка» в тучи, тут же отскочил назад.

Замысел удался. Оба «фоккера», разогнав на пикировании огромную скорость, проскочили мимо меня и, не успев отвернуться, врезались в снежную пучину.

Сомнения не было — они попытаются поскорее вырваться из ее объятий. Садиться пока нельзя. Нужно подождать.