Сергей Зверев - Сталинградский калибр

– Красивые и правильные слова, – спокойно ответил Соколов. – Я бы и сам так с легкостью написал, если бы мне предложили составить текст для пойманных дезертиров. Если бы вы сдались в плен, разговор был бы иной, а вы пойманы с оружием, пробирались вблизи наших боевых охранений. Естественная мысль, что вы шли с целью совершения разведки или диверсии.

– Румыны не хотят больше воевать, поверьте, – взмолился пленный лейтенант.

– Это точно. После того как мы разгромили штаб вашего корпуса и раскатали несколько батальонов. Опомнились.

– Пусть так, пусть опомнились, но вы поверьте самому главному – румыны не хотят больше воевать. И мы все не сложили оружия только потому, что дома нас ждут семьи, а там все еще профашистский режим. И здесь мы в окружении немецких войск. Нас просто всех поставят под пулеметы. Это естественная потребность самосохранения. Вы умный человек, вы должны понять.

– Что он мелет? – нетерпеливо спросил Краснощеков. – Жизнь вымаливает?

– Вообще-то да, – подумав, ответил Алексей, встал и подошел к выбитому окну. – И на вопросы все отвечает, и легенда у него правдоподобная. И часть его стоит на берегу реки Большой севернее Тацинской. И по гражданской своей профессии он учитель.

– Будет рассказывать детям, как убивал и мучил советских людей? И будет воспитывать новое поколение фашистов? К стенке их всех, вот что я считаю. Их кормить придется, охрану держать для них, когда у нас и так потери, и каждый боец на счету. Враги они, и решение может быть одно!

В комнату буквально ворвался Ванюшкин, громыхая винтовкой по стенам, задевая покосившиеся старые шкафы. Покрутившись, он поставил винтовку в угол, и тут только до корреспондента дошло, что он вообще-то в армии, что вошел без разрешения командира и вообще нарушил все, что только можно нарушить.

– Прошу прощения! – выпалил Ванюшкин. Его рука дернулась к шапке, чтобы отдать честь, он так и не решил, нужно это делать в данной ситуации или это будет смешно и нелепо. – Виноват, что так ворвался. Просто я узнал, что привели пленных, а мне по моей работе очень нужно с ними пообщаться. Вы разрешите, товарищ лейтенант?

Следом вошли два автоматчика с виноватым видом. Ясно, что они не решились останавливать силой лейтенанта, хоть он и не кадровый офицер, а всего лишь военный корреспондент. Соколов посмотрел на Ванюшкина и кивнул:

– Хорошо, можно и поговорить с ним. А вы, товарищи бойцы, побудьте здесь, а после допроса отведете пленного к остальным румынам.

– К стенке бы их, – снова проворчал Краснощеков и вышел, бросив корреспонденту короткое и пренебрежительное: – Вояка!

В этот день фашисты атаковали станцию дважды. Били по позициям из орудий, выводили на прямую наводку штурмовые орудия. Снова и снова бросали в атаку танки и пехоту. И оба раза Соколову приходилось контратаковать танками. За этот день он потерял два танка из первого взвода. Один экипаж сгорел с машиной, второй танк подбили, а экипаж попал под пулеметный огонь, когда покидал танк. В живых остался только механик-водитель с перебитыми ногами. У Гужова выбыли из строя уже половина бойцов. У минометчиков кончались боеприпасы. Было понятно, что Соколову со своей группой станцию не удержать.

Но на этом день не кончился. К ночи, когда начало темнеть, немцы снова пошли в атаку, но как-то вяло. Соколов даже не сразу понял, что это просто имитация атаки. Но когда стрельба послышалась за спиной, он понял, что сейчас их атаковали и со стороны оврагов. Там, где боевое охранение задержало пятерых румын. Около роты автоматчиков скрытно накопились за железнодорожным полотном, а потом пошли в атаку без криков и стрельбы. Боевое охранение увидело фашистов, когда они были на расстоянии метров ста. Ударили два ручных пулемета, немцы открыли ответный огонь.

Соколов приказал собрать всех, кто есть, и развернуть минометную батарею. Бойцы подбегали, падали, укрываясь за бугорками, старыми шпалами, грудами кирпича. Хорошо бы подтащить пару станковых пулеметов, но Алексей опасался снять их с основных позиций. Всего удалось собрать человек тридцать, но через пятнадцать минут боя несколько из них были убиты или ранены. Атакующие немцы притащили с собой ручные пулеметы и поднимались в атаку под прикрытием плотного огня. Головы было не поднять. Алексей повернул голову и поискал глазами замполита. Краснощеков лежал на боку, перезаряжая свой ППШ.

– Миша! Не продержимся! – крикнул Соколов. – Проберись к нашим, на железнодорожные пути. Приведи сюда «Зверобой».

Замполит кивнул, сунул автомат бойцу с винтовкой, у которого кончились патроны, а сам стал отползать задом к зданиям. Потом короткими перебежками добрался до каланчи и там исчез. Немцы перегруппировались и, открыв шквальный огонь, ринулись обходить обороняющихся справа. Один за другим были убиты двое бойцов рядом с Соколовым, он успевал стрелять и крутить головой. В какой-то момент ему показалось, что с ним вообще никого не осталось.

Но тут рядом кто-то упал, с шумом дыша. Алексей увидел румынского лейтенанта. Тот подобрал выпавший из рук убитого солдата автомат, кивнул Соколову и стал стрелять. Слева подбежали и легли за укрытием еще двое румын. Третий рухнул, не добежав, с простреленной головой. Его товарищи подобрали оружие убитых и тоже открыли огонь по немцам.

– Леша, держитесь! «Семерка» идет!

– Ложись! – заорал что есть силы Соколов, видя, что Краснощеков бежит к нему.

Замполит упал, перекатился, снова вскочил, но тут две пули угодили ему в грудь. Лейтенант упал лицом в снег без движения. Румынский офицер подполз к раненому, ухватился за портупею и поволок его к укрытию. Несколько пуль ударились в снег рядом с ними, но румын продолжал тащить. Еще немного – и оба оказались под защитой штабеля шпал. Оничану и Соколов повернули Краснощекова на спину. Изо рта лейтенанта лилась кровь, смешиваясь с налипшим снегом. Он посмотрел мутным взглядом на Соколова, потом на румынского лейтенанта и прошептал: «Держитесь, ребята… идет уже…»

Знакомый звук выстрела пушки «тридцатьчетверки» сразу отрезвил немцев. Взрыв взметнулся чуть в стороне, но пулемет «Зверобоя», не умолкая, поливал кустарник и склоны оврагов. Еще выстрел, и теперь уже фугасный снаряд угодил в группу фашистов. Соколов поднялся на ноги и вытер лоб. Рядом двое румынских солдат закрывали глаза своему убитому товарищу. Оничану снял фуражку.

– Там часового убило. Мы выбрались и решили вам помочь. Можете нас расстрелять, но мы это сделали не для того, чтобы вы нам поверили, а для себя, для своей страны, которую не хотим видеть фашистской.

Соколов остановил двух автоматчиков и велел отвести румын снова в подвал. И когда пленные уходили, он окликнул лейтенанта.