Огненные фарватеры

Штурманом был младший лейтенант Николай Дегтярев — настоящий моряк, из сверхсрочников. Он исполнял и обязанности помощника командира корабля. Повседневная служба на «Осетре» держалась именно на нем.

Командиром БЧ-5 пришел к нам техник-лейтенант Николай Мошнин, человек, по моим тогдашним понятиям, немолодой. И я полагал, что уже возраст, а с ним и житейский опыт определяли и его умение работать с людьми, и его отношения с техникой, с которой он явно находился на «ты». В последнем мы не раз имели возможность убедиться, когда началась наша многотрудная боевая служба. Ну а пока знали: Мошнин — наш механик и парторг.

Пятым из комсостава был я, сибиряк из города Зима, командир минно-артиллерийской боевой части. Однако следует заметить, что хотя обе боевые части имелись, но представлялись они несколькими краснофлотцами и старшинами, призванными из запаса. Ни пушек, ни пулеметов, ни тралов на «Осетре» не было. Правда, в Шлиссельбурге на «Осетр» поставили тральную лебедку.

Седьмого июля «Осетр» пришел в Кронштадт. Здесь собирался весь наш 17-й дивизион тихоходных тральщиков. В него объединили семь бывших буксиров. Буксиры эти, самые разные по типу и размерам, имели общее — невероятно большую для нормального тральщика осадку — до четырех метров и, как поется в песне, «…и ужасно, и ужасно, и ужасно тихий ход».

Наш «Осетр» среди других действительно мог считаться быстроходным, и к тому же осадка его, менее двух метров, позволяла работать практически на любом минном поле.

В Кронштадте, на стенке Угольной гавани, я встретил своих друзей — Жору Ганенко и Сергея Иванова. Они тоже попали на эти же самые ТЩ. Возмущению нашему по поводу таких назначений предела не было. Разве могла такая служба устроить нас, вчерашних выпускников Высшего военно-морского училища, мечтавших о настоящих боевых кораблях!

Но мы стали лейтенантами флота и понимали: назначили нас на тихоходные тральщики — здесь нам служить, и служить не спустя рукава!

Вскоре наши корабли вооружили. На «Осетр» установили пушку калибром 45 миллиметров и почти прямо под ней, под баком, оборудовали артиллерийский погреб. На рострах, по сторонам от дымовой трубы, поставили два пулемета «максим». Потом мы сами приняли боезапас, а также тралы со всеми приспособлениями к ним — с буйками и страшно тяжелыми, в 4 пуда, грузами, тралящие части с якорями-кошками и пр. Дали нам тралы и других типов.

Чтобы мастерски владеть любым видом оружия, надо его освоить. Вот почему теоретические занятия проводились ежедневно. Шли они успешно, и казалось, что можно только радоваться. Но вот наступила пора практического освоения, и я вывел тральный расчет на ют: командира отделения минеров — старшину 1-й статьи Николая Смирнова, коммуниста, человека серьезного и малоразговорчивого, с первого дня ставшего авторитетом для всех краснофлотцев и старшин; Федора Шамарина, коренастого увальня лот сорока, тоже, как и Смирнов, с десяток лет не видавшего ни корабля, ни тральной лебедки, ни самого трала. Встали в строй и приписные — неунывающий Константин Соловьев, проходивший службу, как говорится, еще при царе Горохе, котельный машинист краснофлотец Николай Зайцев, громадный, как настоящий тяжеловес. В свободное время Зайцев наш четырехпудовый «груз» одной рукой подбрасывал, как игрушку. Но вот мы начинаем учебную постановку трала, и… куда его сила и сноровка деваются? И ведь все теряются, ничего у нас не получается.

Единственный, кто сразу встал на свое место, — машинист паровой тральной лебедки краснофлотец Александр Риппинен, белобрысый высокий моряк, неплохо знающий свое дело и обязанности. Он помогал, в меру своих возможностей, в подготовке трального расчета. Но бежали дни, а сдвигов особых не наблюдалось. Ходил я расстроенный, не зная, что предпринять. Но как-то вечером, перед самым началом очередной тренировки, ко мне подошел старшина 1-й статьи Смирнов и разразился необычайно для него длинной речью:

— Минеры решили как можно быстрее освоить работу с тралами. Так что не сомневайтесь, товарищ лейтенант, освоим!

Я удивился настолько, что даже не нашел, что ответить. Но с того дня дела у нас пошли лучше.

Теплым и солнечным июльским днем дивизион вышел на боевое траление. Оно было первым, и ждали его, готовились к нему изо всех сил. Однако же многое у нас не получалось. При постановке трала все путалось. Даже груз, который на тренировках нормально вставал на свое место, никто не мог с места сдвинуть.

На ют прибежал старший политрук Антошин.

— Не ладится?

— Так точно. Но стараемся и сделаем! — ответил я.

Прошло еще минут двадцать, пока поставили трал и пошли.

Наш путь — по Южному фарватеру, который враг начал минировать в первые же дни войны. Разные вопросы одолевали меня в эти минуты. Вызывало, например, сомнение то, что наш штурман не вел прокладку. Я дважды обращался по этому поводу к командиру и оба раза услышал одно и то же:

— Прокладка ведется на флагманском корабле, а мы идем в строю трального ордера. О чем разговор, лейтенант?

Время шло очень медленно. Но вот, наконец, и почин: затралена первая мина. Затралила головная пара. Нам приказано расстрелять мину.

— Из пушки ее! — в своей манере приказал командир.

Комендоры прибежали на бак. Старшина 1-й статьи Сергей Чекалин, командир орудия, дал команду:

— Снаряд осколочно-фугасный! По мине — огонь!

Пушка дернулась, снаряд едва ли не у самого борта коснулся штилевой воды и, перепрыгнув через мину, ушел «считать блины» по водной глади. След трассера давал возможность наблюдать нашу неудачу…

— Чекалин! — С мостика недобро смотрит помощник командира, он же штурман, младший лейтенант Николай Дегтярев. — Это тебе пушка, а не гармонь. Из нее стрелять надо, а не саратовские страдания разводить!

Чекалин молчит. И только по желвакам, которые ходят по его скулам, можно понять состояние старшины.

— Снаряд осколочно-фугасный! — снова командует Чекалин.

Но и второй снаряд проходит мимо цели. Только с третьего раза над морем прогремел взрыв.

— Флагман выражает неудовольствие! — раздается голос старшины 1-й статьи Николая Миронова, командира отделения сигнальщиков.

— Фитиль тебе, Жукович, — тихонько говорит командир и по-мальчишески шмыгает носом.

Июльскими жаркими днями дивизион тралил Большой корабельный и Южный фарватеры. Это были нудные, напряженные и настороженные дни, с хорошей погодой и с плохой. Счет вытраленным минам рос, а комендоры так наловчились, что даже на вполне приличной волне и качке попадали по плавающей мине с первого выстрела.

Случалось, резак тралящей части не перерубал минрепа, и тогда мину приходилось буксировать на мелкое место и там от нее освобождаться. Поначалу на эту опасную процедуру уходили часы. Иногда тралы цеплялись за что-то на грунте. И снова уходили часы на то, чтобы освободиться от «зацепа». От такой работы руки у минеров Смирнова и Шамарина были всегда исколоты и изрезаны, сочились кровью.