Василь Быков - Повести о войне

И не столько его вид — ну, любит порисоваться, так это еще не велик грех, — сколько вот эти его слова, и даже не сами слова, а тон, каким они были сказаны, вызвали у меня неприязнь.

Лощилин говорил и, видно было, упивался тем, что говорил. Он не разбирал наши действия, не анализировал, где мы, умствуя, ошибались, а поучал. «Зарубите: смелость на войне города берет», «не умствовать надо, не раздумывать, а бить гадов», «когда задача — вперед, нечего назад оглядываться», «настоящему солдату танк не страшен», «потери велики, а вы все равно вперед: немец, он русского натиска не любит». Сыпались плоские поучения, которые никогда никому никакой пользы не приносили. Он то и дело ошибался, путал номера частей. Но это его не смущало. Когда он наконец кончил, вид у него был такой, будто он не на макете, а взаправду сокрушил немецкую оборону на Донце. От командира гвардейского корпуса я ожидал совсем другого и был разочарован. Когда участники игры разъезжались, я сказал своему комдиву, генерал-майору Журавленко:

— Крупно нам с комкором повезло, тот полководец.

То ли кто-то услышал мои слова и передал их, то ли по какой иной причине, Лощилин меня невзлюбил.

Я уже кончал свой доклад Чернобородову, как вдруг дверь блиндажа отворилась и вошел Лощилин. Он молча выслушал объяснение Чернобородова, почему я здесь, и, пропустив мимо ушей мое приветствие, вытащил из кармана бриджей клетчатый носовой платок, вытер лоб и шею.

— Жарища, — сказал он. — Сил нет.

Потом коротко бросил:

— Продолжайте. А я послушаю, что у них в конторе творится. Не возражаешь? — Это он спросил у меня. Спросил с явной издевкой, как будто я мог возразить, и тяжело опустился на лавку у дощатой стены блиндажа.

Я пропустил издевку мимо ушей и спокойно ответил:

— Товарищ генерал, вы тут старший Как прикажете.

Лощилин в упор смотрел на меня. Может, до этого он уже был не в духе, а может быть, ему не по душе пришлось мое спокойствие — так или иначе, но я видел, как в нем поднимается раздражение. Должно быть, заметил это и Чернобородов. Чтобы снять возникшую напряженность, он, как будто ничего неприятного не произошло, ровным голосом сказал:

— Мы слушаем вас.

Я продолжал прерванный рассказ:

— На станции Кременной есть лесозавод. Он полуразрушен, обвалилась крыша, в стенах дыры, но оборудование цело. Мы бросили туда саперов. Они привели все в порядок и сейчас без передышки днем и ночью гонят десантные лодки.

— Где чертежи добыли? — спросил Чернобородов.

— А мы без чертежей. Собственно, это плоскодонки, но лодки крепкие, надежные, каждая берет от шести до восьми человек.

— Опрокидываться не будут?

— Для устойчивости к днищу вместо киля крепят неширокую доску, сантиметров около пятнадцати.

— Угу, хорошо. Сколько лодок уже построили?

— За полсотни перевалило. Вначале давали пять лодок, сейчас семь штук в сутки. Хотим сделать столько, чтобы одновременно посадить на них два полка с усилением.

По виду Лощилина я не мог понять, доволен он моим докладом или нет. Он слушал, чуть наклонив свою крупную голову, полузакрыв глаза.

— Ты вот что, Вересков, лучше скажи, — заговорил он, вдруг поворотившись ко мне всем корпусом, — когда вы «языка» возьмете?

Ох, этот чертов «язык»… Сколько мы ни бились, что только не придумывали, пленного не было. Последний раз наши разведчики захватили живого фрица около месяца назад. Трое суток они просидели в засаде среди кустарника заболоченной поймы, огромной подковой вдававшейся в западный берег Северского Донца близ Красного Лимана, где река образует излучину. На эту засаду напоролась разведка противника. Наши, злые как черти от измотавшего душу напряжения, после короткой стычки нескольких немцев убили, а одного заграбастали и притащили в штадив. С тех пор пленных у нас не было. А сверху все время подстегивали и нажимали — давайте пленного, давайте пленного. Как говорится, когда не повезет, так из домашних щей таракана проглотишь. Мы буквально лезли из кожи ради этого самого пленного. Но ничего не получалось. Дивизионных и полковых разведчиков преследовал какой-то злой рок. В пойме немцы больше не появлялись. Взять языка в другом месте не удавалось. Надо было переправиться через реку, непрерывно освещавшуюся в ночные часы ракетами, прогрызть трехрядное проволочное заграждение, подняться по крутому береговому откосу до первой, а еще лучше до второй траншеи, где немцы не так уж бдительны, залечь, без шума заарканить какого-нибудь зазевавшегося фрица, и тем же путем — по откосу, сквозь дыру в проволоке и наконец через реку вернуться назад. Однажды судьба, было, улыбнулась нам, но улыбка вышла кривая — разведчики так треснули гитлеровца по башке, что тот потерял сознание. Приволокли его на КП в беспамятстве. Медсанбатовские врачи пытались его спасти, но тщетно. В другой раз поисковая группа захватила «языка» целехоньким. Но при отходе разведчиков обнаружили. Гитлеровцы открыли ураганный минометный и пулеметный огонь — пленный фриц и трое разведчиков были убиты, один пропал без вести, а двое вернулись раненными. Словом, как мы ни бились, как ни старались изловчиться, прокол следовал за проколом.

Это все Лощилину было известно. И все-таки он ставил вопрос так, будто взять или не взять пленного зависело только от нашего желания.

— Товарищ генерал, мы делаем все, что можем.

— Значит, не все!

Я молчал.

— Что молчишь? А?!

— Цена большая, товарищ генерал. Семь убитых, одиннадцать раненых. За месяц. Есть ли смысл еще столько же угробить, чтобы взять одного фрица?

— Есть ли смысл? Ты погляди на него, Чернобородов. Вот это здорово рассуждает. Ты что ж, без потерь воевать хочешь?

У меня перехватило горло. Я почувствовал, как кровь жарко приливает к голове. «Спокойно, спокойно», — приказал сам себе.

На войне, конечно, всякое бывает. Иной раз обстановка складывается так, что нет иного выхода, как пожертвовать батальоном и даже полком, чтобы спасти дивизию. Но сейчас, как мне казалось, главное, что требовалось знать о противнике, мы уже знали. На западном берегу Северского Донца перед нами держал оборону 93-й гренадерский полк 21-й пехотной дивизии. Мы знали численный состав его рот, примерную насыщенность артиллерией и стрелковым оружием, расположение многих огневых точек и ходов сообщения. Конечно, разведку противника — это азбучная истина — надо вести непрерывно, и пленный отнюдь бы не повредил, но нам и так было известно вполне достаточно для того, чтобы вести будущий бой не вслепую. Гораздо важнее было сохранить опытных разведчиков до начала наступления, когда обстановка начнет непрерывно меняться.

— Что уставился? Отмолчаться хочешь?