Павел Журба - Александр Матросов [Повесть]

утра на реке было много работы. Матросов перевозил ребят, разные инструменты. Но часам к двенадцати ему уже нечего было делать. Причалив лодку к дубовой коряге, он сидел на берегу и, поглаживая шелковистую прохладную траву, щурясь от солнца, любовался молодой березкой: «Кудрявая какая!» Видно, и покойная мать пела о такой же березоньке кудрявой, что одна во поле стояла.

Ярко-зеленые густые ветви березки струились книзу, как расчесанные девичьи косы. Вся в цветущих сережках, освещенная солнцем, она выступала на берег реки — нарядная, праздничная, будто хотела взглянуть в голубое зеркало широкой реки, что лежала в зеленых берегах, как в малахитовой оправе, взглянуть на красоту весны и себя показать.

И так тихо кругом, безветренно так, что не шевельнется ни один листик, ни одна сережка. Только птицы щебечут наперебой, и перезвон их торжествующе разливается по всему лесу.

«Хорошо как!» — подумал Сашка, потягиваясь.

Кажется, впервые в жизни у него было на душе так хорошо.

И вдруг эту радость омрачила неожиданная встреча с Клыковым.

Кравчук, видимо, с умыслом отправил Клыкова на весенние работы в подсобное хозяйство. В колонии Игнат появлялся редко. Сашка и не искал встречи с ним. Теперь он, услышав голос Клыкова с другого берега, вздрогнул от неожиданности: Клыков звал перевозчика, и Сашка обязан был подать ему лодку. Что же будет дальше? И зачем только принесла сюда нелегкая этого Клыкова!

Матросов отвязал от коряги лодку и погнал к другому берегу.

Еще издали узнав в перевозчике Сашку, Клыков стал бурно выражать свой восторг. Он сбросил с плеча мешок на землю и стал размахивать руками, подпрыгивая и гримасничая, как дикарь.

Когда же лодка подошла к берегу, он, оглянувшись по сторонам, таинственно заявил:

— Матрос, друг! Сам аллах подстроил такое… Да лучшего ж и не придумаешь! Гляди, у меня полный мешок: сахар, масло, хлеб, консервы. Месяца на три продовольствия. У тебя — лодка. Да мы с тобой катнем сейчас, знаешь куда?

Матросов молчал, тяжело дыша.

— Ну, чего ж ты молчишь? — спросил Клыков. — Язык проглотил, что ли? Или не рад? Не раздумывай теперь, лови момент, пока никого поблизости нет. Пускай ищут потом ветра в поле.

— Плавать умеешь? — спросил Матросов:

— Как топор плаваю, — засмеялся Клыков. — Чудак человек ты. Да зачем мне плавать, когда лодка есть?

— Грузи!

Клыков, пыхтя и обливаясь потом, схватил в охапку тяжелый мешок и шагнул в лодку. От тяжести его тела и мешка лодка закачалась и чуть не зачерпнула воды.

— Садись на корму! — сказал Матросов.

Клыков покорно сел и самодовольно захохотал, потирая руки.

— Ай да мы! Дождались! Всех облапошили!.. Гони сразу на середину реки, чтоб не догнали нас… А меня, знаешь, заставили тащить из колонии в подсобное харчишки и говорят: «Ты, Клыков, скорей лошади домчишь»… Мне ребята сказали, что ты на перевозе. Я и те продукты прихватил, что из кладовой стибрил. Иду, знаешь, верю и не верю — аж ноги подкашиваются, аж дух захватывает. А оно, оказывается, что ты здесь. Ну, пусть же они теперь подождут графа Скуловорота!

— Граф — персона важная, — с иронией усмехнулся Матросов.

— А я, знаешь, Матрос, обрадовался, еще когда увидел тебя в изоляторе. Пускай, думаю, посидит, — значит, еще злей станет, мой будет, мой!..

— Я тобой не купленный, — брезгливо поморщился Матросов.

Клыков понял обиду спутника: не время о старшинстве говорить; спросил:

— Матрос, а как скажешь, куда нам лучше податься — вверх или вниз по реке?

— Думаю, вниз… На Каму выйдем, потом на Волгу…

— Ну и расчудесно! Как атаманы, заживем!

— Еще лучше атаманов.

— Прощайте, все колонийские замухрышки, — презрительно сплюнул Клыков за борт. — Чахните, дуракам закон не писан…

— Уж это верно: дуракам — не писан…

— Постой, а куда ж ты лодку гонишь?

— К берегу.

— Ты что, Матрос, хочешь надо мной шутки шутить? — вытаращил глаза Клыков.

— Может, на берегу часть продуктов оставим ребятам? Голодать ведь будут.

— Ты, Матрос, не юли! — помрачнел Клыков. — Мне до твоих ребят дела нет — пусть хоть поздыхают все. Понял? Правь лево руля, не то я тебя, как щенка, утоплю.

— Не ерзай, граф Скуловорот, а то лодку опрокину — ко дну сам пойдешь.

— Да ты что, супротив меня?

— Не реви зря, корова! Мне свои вещи на берегу надо взять.

— A-а, так бы и сказал, — облегченно вздохнул Клыков. — Фу, черт, душу вымотал. Ладно, правь. Только живей шевелись, а то нагрянет кто-нибудь.

— Я и так скоро.

Матросов, и правда, торопился. Даже волосы на лбу стали влажны от пота.

Вот нос лодки зашуршал по песку и уткнулся в берег. Матросов быстро взял весла, взбежал на высокий берег и скомандовал:

— А теперь, граф, бери мешок и тащи в подсобное.

— Полундра! — взревел Клыков. — Как так — в подсобное? — Он выпрыгнул из лодки, сжал кулачища. Одутловатое, рябое, в синяках и шрамах, лицо его побагровело. — Значит, правда, что ты нарушил нашу дружбу и тайну?

Матросов с отвращением смерил взглядом Клыкова. Куда он зовет, этот беспутный бродяга? Ведь он туп и слеп, как пень. Ничего не знает и знать не хочет. И совести у него никакой нет: пусть ребята трудятся для него, голодают, — он готов украсть их продукты и сбежать. Чувствуя за собой поддержку новых друзей, глядя Клыкову прямо в глаза, Матросов ответил:

— Да, правда! Я и Тимошка не хотим бежать из колонии. Не хотим больше бродить, как бездомные собаки. Но твою тайну не выдадим. Можешь бежать сам! А теперь топай в подсобное ножками, ножками…

Глаза у Клыкова налились кровью. Тяжело дыша, он шагнул к Матросову.

— Так я тебя, мурашку, одним ударом пришибу!

Матросов поднял весло.

— Не подходи!

— Ну, запомни, — задыхаясь от злобы, сказал Клыков. — Не я буду граф Скуловорот, если не изведу дотла тебя и Тимоху!

— Проваливай, проваливай, — усмехнулся Матросов, — а угроз не боюсь. Нас теперь много!

Из-за кустов показался Кравчук.

Клыков поспешно взвалил на спину мешок и пошел, оборачиваясь и грозя Матросову кулаком.

А Матросов сел в лодку, и все тело его вдруг ослабело, словно он сейчас гору сдвинул.

«Вот и не друзья мы больше, а враги, — подумал он. — Да он и не был мне настоящим другом».

Но все же эта встреча оставила у Матросова горький осадок и смутную тревогу.

атросов дежурил по корпусу. Закончив осмотр помещений, он вышел, сел у двери на скамеечку. Предзакатное июньское солнце еще заливало зеленые луга и леса. Воздух был напоен запахами цветущих трав. В роще звенел неугомонный птичий щебет. На душе у Сашки как-то тревожно, и трудно ему разобраться в противоречиях. Ему нравилась спокойная, разумная жизнь в колонии, но почему так неодолимо влекут его путешествия? И еще одна мысль угнетает его: да, он не хотел бежать с Клыковым, но и обманывать его было не по-товарищески, бесчестно. И зачем только связался с ним? Может, на лодке надо было бежать вдвоем с Тимошкой? Но тогда бы обманул Кравчука! А этого Матросов тоже не мог сделать.