Павел Журба - Александр Матросов [Повесть]

СЕРДЦЕ ЗАГОВОРИЛО

ревога снова охватила всю колонию. Военный завод срочными телеграммами требовал все больше снарядных ящиков, изготовляемых колонией. А производство этих ящиков почти приостановилось: не из чего было делать их, запасы древесины кончались. Все понимали, какая ответственность ложилась на колонию за несвоевременную доставку снарядов на фронт. Но где взять доски для ящиков? Достать бы бревна и распилить их на своей пилораме! Но быстро доставлять их из леса при ледоставе на реках, при весенней распутице и нехватке транспорта — дело невозможное.

Выход был один. Еще осенью по реке Белой пригнали для колонии плоты. Бревна тогда не успели вытащить из воды. Это и был тот самый лес, который сейчас, как хлеб, нужен колонии.

Но как взять этот лес? Плоты за зиму так вмерзли в толщу льда, будто были накрепко забетонированы. Попробовать применить взрывчатку? Но бревна были бы испорчены. Выдалбливать же их изо льда топорами и кирками — дело столь же трудное, как и рискованное.

Вечером в клубе на собрании и предстояло решать этот вопрос.

Александр шел в клуб, беспечно посвистывая, будто его и не касались трудности колонийской жизни. Днем сильно пригревало солнце и растопило снежок в незатененных местах в сквере. Кое-где блестели чуть розоватые лужицы, освещенные огненно-малиновым закатом и чуть прихваченные тонкой корочкой вечернего заморозка. Но ясно, что от этих корочек при первых же лучах утреннего солнца не останется и следа. На ветках сирени уже разбухли и зазеленели почки. Весна идет.

Александр всей грудью жадно вдыхает чистый воздух и думает не о том, ради чего люди идут на собрание, а о Лине: придет ли она в клуб и останется ли на концерте художественной самодеятельности, что будет после собрания? Почему о ней думает, — сам не знает. Может, потому, что его вообще тянет к людям.

Но неожиданно настроение у Александра испортилось. У дверей спортивной комнаты стоял Клыков и, как жонглер, ловко играл тяжелыми гирями-пудовиками, легко подбрасывая их и хватая на лету. Его окружали ребята, восхищаясь его силой и ловкостью:

— Ух, как здорово!

— Вот это силушка богатырская!

— Зря талантище пропадает. В борцы бы шел, что ли!

И самое неприятное для Александра было то, что здесь же стояла Лина и, судя по ее удивленному лицу, тоже, видимо, любовалась Клыковым. Александра охватило смятение. Теперь ясно, ради чего Клыков показывает свою удаль. Как могла Лина увлечься таким обормотом? Как мог понравиться ей именно этот вид спорта? Девичье ли это занятие — гири? Значит, они оба одного поля ягоды. Видно, все девчонки легкомысленны, и нечего переживать из-за нее. Какое ему до нее дело?

И Александр нарочно медленно прошел мимо Лины с гордым, презрительным выражением лица. Пусть знает, что он все это видел и оценил по-своему. Он остановился около Виктора Чайки, невольно почему-то все-таки поглядывая на девушку.

На собрании, как и в прошлый раз, когда надо было отправлять готовые снарядные ящики, опять бурно спорили, как добыть лес для пилорамы. Одни предлагали, чтобы военное ведомство доставило древесину, другие советовали изготовить ее в лесах самим и раздобыть где-нибудь транспорт. Но даже на одни хлопоты для осуществления этих предложений потребовалось бы много времени. Мастер Сергей Львович, учительница Лидия Власьевна и воспитатель Четвертой настоятельно советовали попробовать все-таки самим вырубать плоты изо льда реки.

— Мы уже имеем хороший пример того, как наши воспитанники умеют преодолевать трудности, — говорила Лидия Власьевна. — Я уверена, что и в этой трудной работе они сделают все возможное. Да, у советских людей и невозможное бывает возможно. Киров так и говорил: «Технически невозможно, а коммунистически возможно». Для нас преодоление любых трудностей — школа мужества. Наши воины на фронте жизни свои отдают за нас. Воинам гораздо труднее, чем нам на любой работе…

— Так пущай нам и харч солдатский дают! — громко выкрикнул Клыков.

На него со всех сторон зашикали ребята, возмущаясь его нахальством.

— А чего бузите? — вызывающе поднялся Клыков. — С пустым брюхом не наработаешь. И так уже совсем отощали — еле ноги волочим. И не стальные зубы у нас, чтоб тот лед грызть.

Матросов вскипел. Как посмел этот наглец прекословить старой учительнице, потерявшей на фронте единственного сына! Как не стыдно ему говорить о своем брюхе и врать, что совсем отощал! Александр поднял руку, прося слова, и, к удивлению своему, увидел, как шла к трибуне худенькая, со впалыми щеками, белобрысая девочка. Он не сразу узнал Лину. В синем беретике и коротком пальтишке, перехваченном пояском, она казалась меньше и тоньше. Матросов замер в ожидании; что же она скажет? Тоже, наверное, будет хныкать и поддерживать Клыкова?

Но ее почти детский голос зазвенел сурово:

— Вот тут Клыков жаловался, что он совсем ослабел, и требовал солдатского пайка. А перед собранием ребята видели, как этот тощенький парень подбрасывал тяжелые гири, как мячики. Богатырем его называли. Как вам не стыдно, Клыков, смотреть людям в глаза?

Александр остолбенел: никак не ожидал он услышать от нее такое. Теперь у него все мысли перепутались.

— Правильно, ленинградка! — крикнул кто-то.

Девушка, приободрясь, продолжала:

— Почему же вы, Клыков, не идете за солдатским пайком на фронт? Ленинградцы в блокаде были бы очень рады и здешнему вашему пайку. Да и последними крохами они делятся с фронтовиками, только бы не пустить в город врага… В общем, ребята, если среди вас еще найдутся такие слабосильные, как Клыков, то вместо них я с детишками своими пойду работать на реку.

— Хорошо сказала! — кричали ребята.

— Молодец ленинградка! — крикнул и Матросов.

— Нам, конечно, стыдно за Клыкова, — заявил он с трибуны, — но, к счастью, он у нас — редкое чудо-юдо. Не головой, а брюхом думает. И если ему харчей мало, то таких, как он, можно подкармливать и соломой…

Послышался взрыв ребячьего хохота. Не выдержав, совсем по-мальчишечьи прыснул со смеху и сам оратор.

Клыков с покрасневшими от ярости глазами двигал челюстями, видно, собираясь что-то сказать. Но Матросов уже опять заговорил:

— Правильно Лидия Власьевна сказала насчет мужества… Мы пойдем на выгрузку бревен и постараемся сделать, что можем. Попытка — не пытка. Верно я говорю, ребята?

— Верно! Правильно! — дружно зашумели вокруг.

Клыков, наконец, выкрикнул с опозданием свою угрозу, взмахнув кулаком: «Я тебе покажу солому!» Но возглас его потонул в общем шуме.

Решено было с утра начать выгрузку бревен.

Начался концерт. Программу его Виктор Чайка подготовил вместе с Матросовым, Ереминым и другими дружками. Матросов был доволен, что ребята пели те песни, какие были ему больше по сердцу, — протяжные, широкие, как степь, как море: «Ой да ты калинушка», «Рябина», «Ах ты, степь широкая», «Вниз по Волге-реке»…