Виктор Чехов - Разведчики

Послышался тоненький свист, и невысокая фигура вынырнула из зарослей.

— Километрах в семи отсюда роща; близко к ней заброшенная ферма — дом и полуразрушенный сарай. Больше в окрестностях ничего. Переночуем на хуторе. Землянку, думаю, выроем в роще, там есть подходящее местечко.

Все оживились. Тяжело было сидеть в неизвестности, подставляя под дождь плечи. Захватили грузовой мешок и пошли цепочкой за Гладышем. Ветер за это время усилился. На открытом месте он пробирал разведчиков до костей. И странно — никто из них не думал об опасности, несмотря на то, что они со всех сторон были окружены врагами.

Дом с высокой черепичной крышей оказался целым. Оставив Юрия с грузовым мешком у дверей, поднялись на крыльцо, вошли в дом. Большая комната с громоздким, конической формы, камином. Крутая лесенка ведет на чердак. Там — комната поменьше, с одним окном, в темноте выделяется его квадрат. Накинув на раму плащ, Гладыш зажег карманный фонарь. На стенках разведчики увидели несколько открыток, портрет красивого молодого человека в немецкой военной форме. Кровать покрыта ситцевым покрывалом, подушка в розовой наволочке.

Оставленный дневалить, Юрий прижался к стенке дома, прячась за большим ящиком. Шум дождя заглушал все звуки. И вдруг он услышал чье-то бормотанье.

Прокравшись к двери, Юрий неслышно проскользнул по лестнице.

— К дому кто-то подходит… — предупредил он негромко.

Хлопнула входная дверь, послышалось постукивание деревянных башмаков.

«Влипли», — мелькнула у Шохина мысль. Стоявший у окна Гладыш нажал на створки. Они бесшумно распахнулись.

Внизу послышался старческий кашель, стук башмаков.

— Надо камин затопить, — проговорил кто-то. Стук двери показал, что старик вышел.

— Вниз, живо! — шепотом скомандовал Гладыш. — Я пойду первым, посмотрю, куда он ушел.

Словно тени, выскользнули разведчики из дома, быстро достали спрятанный у крыльца мешок с грузом.

За эти тридцать минут они согрелись, а сейчас пронизывающий холодный ветер, потоки дождя вызвали еще больший озноб.

Едва различая дорогу, пробирались к смутно темневшей роще. Здесь, в кустах можжевельника, решили дождаться утра. Где-то справа, совсем близко, залаяла собака, потом лай стал удаляться и замолк. Несмотря на усталость, никто не спал. Сидели молча на длинном грузовом мешке, спина к спине, сжимая оружие, вглядываясь в окружающую темень. Надя подняла колени к подбородку, закрыла лицо руками, сжалась в комочек. Под защитой кустов не так пронизывал ветер, и то ли дождь стал меньше, то ли деревья хорошо защищали, но сверху уже не окатывали беспрерывные потоки, лишь падали со стуком крупные, холодные капли.

Поздно вечером бургомистр Бруно Гросснер сидел на высоком табурете в своей небольшой комнатушке, заканчивая записи дневных расходов. После назначения главой городка, где находилась его ферма, он лишился покоя и отдыха. Как член нацистской партии, Гросснер понимает — времена трудные! Ох, эти сводки, в особенности за последнее время. Чтобы фюрер одержал победу, надо работать, не покладая рук…

Бруно согласен работать в десять раз больше, лишь бы не идти на фронт. У него белокурая молодая жена, чистейшей арийской крови, с голубыми глазами и розовой кожей, трое веселых малышей. Хотя из-за общественных дел и страдает его собственная ферма и одной Матильде с батрачкой трудно справляться с хозяйством, но он согласен даже не некоторые убытки: война. Когда фюрер победит — все воздастся сторицей.

Чуть отодвинув от конторки высокий табурет — толстый живот мешал сидеть близко — и склонив к бумаге круглое лицо с черными, как у фюрера, усиками, Бруно продолжал вписывать в соответствующие графы расход по хозяйству за день.

Комната служила и столовой и кабинетом. Кроме конторки и высокого табурета, здесь стояли дубовый стол, старинные, с высокими резными спинками стулья и посудный шкаф у стены. Окна закрыты тюлевыми занавесками, за которыми зеленеют цветы. На стене портрет Гитлера, под ним фотография самого Бруно Гросснера в кругу семьи. Рядом со столовой кухня с большой плитой, над ней черный вытяжной колпак. Выскобленный добела стол, несколько простых стульев. Зато другие комнаты обставлены совсем иначе. Вспоминая расходы Матильды на их убранство, Бруно Гросснер морщился и вздыхал.

Он только что записал, сколько израсходовали за день сена на корм двум лошадям и четырем коровам, хотел сделать соответствующую запись о расходе овса, но вздрогнул от неожиданного стука в окно.

— Ночью и то покоя не дают! — проворчал он, идя к двери. — Пожалуйста, входите, но тихо. Все уже спят, — предупредил он, еще не видя посетителя.

Дверь раскрылась. Один за другим вошли Гладыш, Надя и Валюшко в синих комбинезонах, со шлемами, застегнутыми у подбородков, с автоматами в руках. Шохин остался на улице.

Прошло несколько дней, как они скрываются вблизи этого местечка. За это время оборудовали в своей рощице две землянки: одну для жилья, другую под склад оружия и боеприпасов. Вчера ночью Шохин, во время разведки, увидел белевшую при лунном свете эмалированную дощечку на двери этого дома с надписью «Bürgermeister» [18] Бургомистр, мэр. .

Гросснер никак не мог понять, что это за люди и зачем пришли к нему.

— Что вам угодно? — заикаясь, спросил он.

— Продуктов, — ответила Надя.

Бруно Гросснер возмутился:

— Почему вы обращаетесь ко мне?

— Вы, бургомистр, выполняйте наши требования!! И как можно быстрее, — не совсем правильно выговаривая немецкие слова, распорядился Гладыш. Надя повторила.

Нижняя челюсть Бруно отвисла, щеки опустились, он задрожал так сильно, что массивная золотая цепочка заплясала на его выпуклом животе.

— Хорошо… сейчас принесу… — бормотал Гросснер, поглядывая на дверь.

— Не трудитесь, мы сами, — предупредила его Надя. — Покажите, где взять.

— Вот здесь в шкафу хлеб… В кладовке у входа окорок и колбаса… Ключи… — он с трудом протянул руку к стене.

— Никому ни слова о нашем посещении, — повторила Надя приказание Гладыша, после того как Юрий наполнил продуктами вещевые мешки. — До утра не показывайтесь на улице.

Когда разведчики ушли, Бруно Гросснер некоторое время стоял, привалившись к столу, вытирая обильно струившийся по лицу пот. Потом спохватился, побежал к телефону. На все его вызовы станция не отвечала.

— Оборвали провод! — упавшим голосом проговорил он.

В дверях показалась Матильда Гросснер, в длинной ночной сорочке, с кружевным чепцом на голове, под которым выделялись бумажные папильотки.

— Бруно, что у нас случилось? Чем ты так взволнован?

— Здесь были русские!

— Ай! — взвизгнула Матильда. — Замолчи! Детей перепугаешь! Завтра же уезжаю в Кенигсберг к маме!