Владимир Першанин - «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота [сборник]

Потом переправились наши танки и рванули с десантом вперед. Мы двинулись следом. Нас торопили. Мы шли целый день, едва не валясь от усталости, с нетерпением ожидая темноты, отдыха.

Но вечером, после короткого привала, услышали приказ идти дальше. Надо спешить, пока немцы не закрепились. Мы едва не подняли бунт, не в силах снова подняться. Плевать на немцев! Спать. Хотя бы два-три часа! Новый ротный (четвертый по счету?), из молодняка, окончивший училище, раненный и снова отправленный на передовую, то кричал, то уговаривал нас. Капитан, командир седьмой роты, с перевязанной грязным бинтом шеей, оттянул затвор нового автомата Судаева с набалдашником на дырчатом стволе. Сипло объявил:

– Три минуты. Кто решил полежать, здесь и останется. Время пошло.

Я поглядел на часы. Взвод Шишкина, самый крепкий в роте, уже стоял. Поднялись и остальные. Снова марш. Ночью кормили недоваренной жесткой перловкой с кусками мяса и обильно сдобренной маслом. Выдали и по сто граммов «наркомовских». Но я видел, как плетутся, высунув язык, вчерашние похмельные, и слил свою долю во фляжку. Главное – дали три часа поспать. Большинство сразу заснули. Храп перекрывал даже гул отдаленных взрывов. Хотя ночь была ясная, звездная, впереди, как гроза, ворчала и сверкала передовая. Кто-то спал, а кто-то там погибал. Василий Шишкин, как и я, не мог заснуть. Ворочались, перешептывались несколько новобранцев, которым утром предстоял первый бой.

– Семену операцию, наверное, сделали, – сказал Шишкин. – Лежит в тылу.

Вася Шишкин вздохнул. Я подумал, что он завидует Семену.

– Кажется, привык к смерти, – сказал взводный. – И письмо прощальное в кармане лежит. А не хочется умирать. Я сегодня ногу подвернул, пока вставал да хромал, немного отстал от своих. Тяжелый снаряд как шарахнет. Узбек впереди бежал, кажись, последний из того пополнения, и кто-то из молодняка. Прямо под взрыв угодили. Лучше не смотреть, что от них осталось. Если бы я не видел, оба без вести пропавшими пошли б. По кускам не опознаешь.

– Выбрось ты это письмо, Вася, – посоветовал я. – Паршивая примета.

– Ты считаешь, надо выбросить?

– Сколько раз слыхал. И выпьем по сто граммов. Хоть поспим.

Шишкин письмо порвал, мы немного выпили и заснули, завернувшись в шинели. Василий пережил следующий день, хотя людей погибло много. Убили нашего ротного. Ни имени, ни фамилии в памяти не осталось. Сколько он командовал ротой? Неделю, не больше. В роте из тех, с кем я начинал в августе воевать, человек десять осталось. А сколько к вечеру выживет?

Но нам повезло. После короткого боя дали приказ срочно рыть окопы. Передышка. А меня на следующий день вызвали в штаб полка. Я не знал, что после ожесточенных боев наша дивизия и многие другие части перешли к обороне на рубеже Берестечко, Чертков, Коломыя. Поредевшие роты окапывались. Возле лазарета лежало множество раненых. Посидев с полчаса, я не выдержал криков, доносившихся из палаток-операционных, и пошел поджидать вызова в другое место. Навстречу мне двое здоровенных санитаров тащили на носилках тело, покрытое с головой затвердевшей от крови плащ-палаткой. Я проводил их глазами. Они несли очередной труп к длинной глубокой яме, которую рыли саперы. Убитый был босой. Обуви не хватало, ее снимали для нового пополнения.

Увидел я и комбата Орлова. Вместе с несколькими тяжелоранеными он ждал машину. Правой кисти у него не было, торчала перебинтованная култышка. Напичканный обезболивающими препаратами, он мало что различал, но меня узнал.

– А… снайпер. Живой? А я вот отвоевался.

Я что-то ответил, подбодрил майора, который в армию уже не вернется. А может, выбьет в наркомате разрешение преподавать в каком-нибудь военном училище тактику боя, как надо класть десятками, сотнями людей в лобовых атаках и отбивать девушек у подчиненных. Каким бы молодым и неопытным я ни был, но знал, что, кроме погибших солдат, на его совести будет вечно висеть красивая телефонистка Люда, которая пошла по рукам начальства. Что из нее путное получится? Поэтому не было у меня желания разговаривать с бывшим комбатом, и я отошел подальше. Он и на гражданке хорошо устроится. Потрясет культей да орденами и станет начальником какого-нибудь ЖЭКа или директором магазина.

В штабе полка я получил предписание в воинскую часть номер такую-то, продовольственный аттестат, проездные документы. Начальник штаба сказал, что я еду на шестимесячные курсы младших лейтенантов, и пожелал удачи.

– Жаль расставаться с таким перспективным снайпером, но тебе надо расти. Офицеров не хватает, сам знаешь.

Добрые слова, которые не часто приходится слышать от большого начальства, растрогали меня.

– Не подведу, товарищ подполковник.

– Я не сомневаюсь, – он встал и пожал мне руку.

– У меня две просьбы, – замялся я. – Хорошо бы в свой полк вернуться. Все же с августа в нем служу.

Я постеснялся произнести слово «воюю». Это отдавало бы хвастовством.

– Не знаю, как получится. А вторая просьба? Если насчет краткосрочного отпуска, заранее скажу. Не дают отпуска. Если только по ранению.

– Обойдусь без отпуска. На меня представления и на медали готовили и на орден. Дайте команду проверить. Может, затерялись бумажки?

– А счет уничтоженных фашистов у тебя какой?

– Тридцать два официально. И штук двенадцать не подтвердили. Свидетелей, говорят, не нашлось.

Слова «бумажки», «штуки» развеселили начальника штаба.

– Проверю лично. «Красная Звезда» тебе по всем нормативам положена.

Не знаю, что там проверял начштаба, но «Звездочку» за убитых фрицев я получил через полтора года. А медаль «За боевые заслуги», как уже упоминал, аж в 1963 году. И представление было написано, когда я уже катил к месту учебы.

Добавлю еще, что сбегать в роту мне не удалось. Сдал винтовку, каску, несуществующий противогаз. Попрощаться лишь успел с двумя-тремя снайперами, остальные были на позициях. Выпили наскоро граммов по сто пятьдесят, обнялись, и я пошел ловить попутку.

Прощайте, 295-й полк и родная восьмая рота!

Учился я на курсах младших лейтенантов в Саратове. Сначала меня хотели зачислить в артиллерийское училище, чему я был очень рад. Артиллерия, как и авиация, танковые войска были в армии в почете. Не скажу, что к пехоте пренебрежительно относились. Все же «царица полей», но техника и мощное оружие привлекали любого.

Но попал на курсы подготовки командиров стрелковых взводов. Слово «офицер», вошедшее в обиход в 1943 году, новая форма с блестящими погонами. Черт с ней, с артиллерией. Начал войну в пехоте, даст бог, в ней и до победы дойду.

Почему я назвал так главу? Не нравилась мне дурацкая привычка некоторых спецов высчитывать, кто сколько на передовой отвоевать успевают, пока его ранят или убьют. Выходило, что «Ваньке-взводному» (вот еще дураки прозвище выдумали!) отмерено от силы недели две-три. Ротному – месяц с гаком, танкисту тоже совсем немного.