Валерий Осипов - Солнце поднимается на востоке [Документальная повесть]

— Иди буди Шверера.

Разбудить подполковника было делом нелегким: на полу возле его кровати валялась пустая бутылка из-под коньяка. Шпирк долго тормошил подполковника за плечи. Наконец Шверер сел на кровати и спросил, что от него хочет эта пьяная скотина Шпирк. Путаясь и запинаясь, солдат рассказал о том, что у русской парашютистки началось заражение крови и что господин фельдфебель Банфельди послал его доложить об этом господину подполковнику.

— К черту! — заорал Шверер. — Идите к черту вместе с вашим Банфельди и всеми русскими парашютистками! Эта проклятая девка сидит у меня в печенках, она будет преследовать меня до самой смерти!

Испуганный Шпирк попятился к дверям.

— Ничего не сделается вашей парашютистке, она живуча, как кошка! — продолжал кричать Швеpep. — Вернемся в Алексеевку — я заставлю ее дать все нужные нам показания!

Он откинулся на высокие подушки и добавил уже спокойно:

— Пошел вон, не мешай отдыхать!

…Перед самым рассветом Шпирк снова разбудил Банфельди.

— Я не могу больше там стоять, — говорил он, расстегивая дрожащими пальцами шинель. — Она плачет, зовет мать и какого-то Виктора.

— Возвращайся на пост, слышишь! Ты солдат или баба? — угрюмо произнес фельдфебель, исподлобья глядя на Шпирка.

— Я больше не пойду туда!

— Пойдешь! Я приказываю.

— Нет!

Несколько секунд солдат и фельдфебель, не мигая, смотрели друг другу в глаза, потом Банфельди выругался, махнул рукой и пошел в соседнюю комнату. На пост к сараю ему пришлось назначить Дерку.

…Утром солдаты вытащили Тамару из сарая, чтобы положить в кузов грузовика.

Шверер, выспавшийся, тщательно выбритый, поднес к ее лицу пузырек с нашатырным спиртом. Через минуту Тамара открыла изуродованный левый глаз и медленно обвела взглядом двор, машины и стоявших перед ней людей.

— Может быть, сейчас вы все-таки вспомните, где закопан парашют? — зло спросил подполковник.

Обожженные ресницы вздрогнули, и Тамара чуть заметно покачала головой: «Нет!»

— Ну что ж, — неожиданно миролюбиво сказал Шверер. — Подождем до Алексеевки. Думаю, что там вы, наконец, заговорите.

Подполковник подозвал Банфельди и протянул ему какой-то пузырек.

— Сделайте ей укол, а то она сдохнет по дороге. Посадите в мою машину, чтобы не очень трясло.

В том же порядке, как и накануне, — впереди грузовик, за ним легковой «оппель», — машины выехали на большак. Тамара, закутанная в старую солдатскую шинель, полулежала на заднем сиденье. Рядом с ней сидел Банфельди, возле шофера дымил трубкой Шверер.

С одной стороны дороги кутались в молочную пелену тумана низкорослые кусты, с другой — до самого горизонта — тянулась гладкая, как стол, равнина.

Над равниной поднимался кумачовый диск солнца. Он медленно и торжественно всплывал за полосатой грядой облаков. Новый день, рождаясь в его золотых лучах, стремительно и неудержимо летел по русской земле с востока на запад.

Один из этих лучей, проникнув за толстое ветровое стекло «оппеля» и миновав задремавшего Шверера и угрюмого Банфельди, коснулся лица Тамары. Он долго ласкал это изувеченное лицо, и, наконец, ресницы на левом глазу девушки дрогнули. Маленький ясный зрачок загорелся золотым блеском и долго впитывал в себя всю нежность, всю теплоту этого прилетевшего с востока солнечного луча, который совсем недавно видел и дальневосточную тайгу и могучие сибирские реки, и города Урала, и луга и леса Тамбовщины… А потом золотистый блеск в маленьком зрачке погас, и обожженные девичьи ресницы опустились навсегда…

Банфельди первый заметил случившееся. Он несколько раз отпихивал от себя сползавшее с сиденья тело Тамары и, вдруг догадавшись, толкнул в спину Шверера.

— Господин подполковник, господин подполковник! Она умерла…

Взвизгнули тормоза. Сорвав с ветрового стекла смотровое зеркальце, Шверер рысью обогнул машину, открыл дверцу и поднес зеркало к губам Тамары. Поверхность зеркала оставалась чистой. Задыхаясь от бешенства, Шверер выволок тело Тамары на дорогу. Подполковника била истерика. Трясущимися руками вытащил он из заднего кармана пистолет и в неутолимой бессильной ярости разрядил всю обойму в лежащее перед ним тело.

Потом он сидел в машине и нюхал пузырек с кокаином. Дерка и Шпирк вырыли шагах в двадцати от дороги неглубокую яму. Банфельди сходил в машину за «лейкой» и, сверкая на солнце объективом, несколько раз сфотографировал Тамару. Потом тело опустили в могилу и забросали землей, тщательно заровняв это место.

В Алексеевку машины вернулись поздно вечером. А ночью поселок, где расположился немецкий гарнизон, бомбила советская авиация. С ревом проносились «Илы» и «Яки». Рвались боеприпасы, пылали склады с продовольствием и снаряжением, в панике разбегались по улицам обезумевшие от страха фашисты.

Поставив последнюю точку, полковник Григорий Терентьевич Голинчук встал из-за стола и подошел к окну. Рапорт руководству по «Делу разведчицы Дерунец» был окончен, в «Тамарину папку» был вложен последний документ.

Стоя у окна, глядя на шумные московские улицы, на вереницы машин, на людские потоки, непрерывно текущие по тротуарам, Григорий Терентьевич думал о многом: перед ним еще раз проходили все те, кого узнал и с кем познакомился он за эти долгие «Тамарины» месяцы. И хотя полковник Голинчук прожил на свете уже не один десяток лет, перевидел много и хорошего и плохого. «Дело Тамары» еще и еще раз убедило его в том, что нет на свете силы сильнее, чем любовь к своей Отчизне, к своему народу.

…За стеной гулко пробили часы. Взяв со стола «Тамарину папку», полковник Голинчук отправился на доклад к генералу.

…На стене — в скромной деревянной рамке — портрет худощавого человека в обыкновенной солдатской гимнастерке, с небольшой бородкой. В ясных и твердых глазах, за волевым, проницательным прищуром — чуткая внимательность, мудрая человечность. Это — Дзержинский.

И хотя нет никакого внешнего сходства между человеком на портрете и хозяином комнаты, сидящим под этим портретом за письменным столом, мы невольно отмечаем в облике этих двух людей нечто общее, более существенное, значительное, чем просто внешнее сходство.

Полковник Григорий Терентьевич Голинчук рассказывает нам о найденных им совсем недавно новых документах «Тамариного дела». Иногда он открывает лежащую перед ним на столе «Тамарину папку», надевает очки и читает какую-нибудь справку или выписку. В такие минуты кажется, что перед нами сидит старый, добрый учитель, рассказывающий о своем любимом ученике.

— Вот то, чего так добивался от Тамары Дерунец подполковник Шверер и чего ему так и не удалось добиться, — говорит Голинчук.