Константин Кудиевский - Горькие туманы Атлантики

Конвой оживлял эту окраинную пустынность Атлантики. Медленно двигались транспорты, дымя мазутной и угольной гарью, соляровой копотью, с трудом разгребая тяжелую воду форштевнями и винтами. Порою чудилось, будто по морю двигался огромный и разнородный город, и громадины судового старья своими надстройками напоминали то светлые обжитые дома, то запущенные амбары и склады. По улицам и переулкам меж ними временами хлопотливо проносились, сдерживая разгоряченный ход, узкие, хищно настороженные корабли эскорта. Потом эти корабли вырывались из улиц за город, на океанский простор и, свободно вздохнув, на какое-то время давали волю своей неуемной стремительности. Окруженные бурунами, разметывая белую пену, они рыскали по морю, то и дело меняя галсы, точно принюхивались к каждой волне. И лишь затем уже, отведя душу и поутихнув, занимали место в походном ордере, на обочине караванной дороги, словно сторожевые овчарки при стаде овец.

Лухманов сочувствовал боевым кораблям, которым приходилось приноравливаться к тихоходным транспортам и потому не всегда удавалось сдерживать скрытые силы, рвущиеся из двигателей на гребные валы. Хуже нет такой канители: будто на похоронной процессии. Ведь и «Кузбасс» мог бы двигаться вдвое быстрей!

«Шесть узлов — бросовый ход, — размышлял он. — Не дай бог, ворвется в улицы этого города подводная лодка — наделает грохоту!»

Но бравый вид кораблей эскорта развеивал опасения. К тому же на севере, за горизонтом, угадывались — или хотелось угадывать их — едва уловимые, почти призрачные дымки крейсерской эскадры охранения. А на юге, милях в ста от конвоя, должны были следовать — и следовали наверняка — тяжелые корабли дальнего боевого прикрытия. Вряд ли немцы отважатся в такой обстановке навалиться на транспорты! Для этого понадобились бы все наличные силы германского флота, сосредоточенные в норвежских фиордах. А после того как англичане потопили линейный корабль «Бисмарк», Гитлер, слышал от офицеров Лухманов, не очень-то рискует крупными надводными кораблями. Так что опасаться вроде бы нечего — разве что лодок и самолетов. И все же…

Следуя на восток, конвой все больше уклонялся к северу, видимо избегая встречи с противником, обходя его стороной. Лухманов одобрял коммодора: зачем лишний раз испытывать воинскую судьбу и подвергать опасности грузы, нужные фронту? На севере, вблизи кромки льдов, действия подводных лодок будут затруднены, а суда максимально удалены от немецких аэродромов в Норвегии. Правда, район Ян-Майена пользуется дурной славой… Но ведь и боевое охранение у них — слава тебе господи! Еще ни один из конвоев, проследовавших в Советский Союз, не имел такого! «Не то что провести транспорты — второй фронт высаживать можно!» — улыбнулся Лухманов. Отдохнувший, он привычно бродил по мостику, от угла до угла, и присутствие капитана невольно подтягивало сигнальщиков, которых однообразие вахты и поздний предутренний час все больше клонили в дрему.

Первый самолет появился в девятом часу утра. День стоял светлый и чистый, лишь блеклый: в небе держалась прозрачная, какая-то невесомая дымка, напоминавшая рассеянную пыль облаков, и солнце, процеженное тонкой пеленой этой пыли, утратило привычную яркость, казалось мягким и неназойливым. Его можно было принять скорей за луну, и только золотистые оттенки небесной дымки, обожженной июльским призрачным зноем, подтверждали, что это все-таки летнее солнце.

Самолет летел на большой высоте, теряясь в той самой дымке, и моряки на палубе теплохода задирали головы, тыкали пальцами в небо, стараясь разглядеть боевую машину. Судовые шумы, шелест волны за бортами заглушали отдаленный гул моторов, и трудно было представить, как самолет обнаружили. Возможно, это сделали миноносцы: на некоторых из них недавно установили новое секретное средство обнаружения — радиолокаторы.

Коммодор тревогу не объявлял, а принимать подобные решения самостоятельно Лухманов не имел права. Но он все-таки вызвал наверх артиллерийские расчеты, приказал расчехлить орудие и «эрликоны», подать к ним боезапас, изготовить оружие к действию. По переговорной трубе предупредил машинное отделение, чтобы были внимательней у телеграфа. Улыбнулся, услышав в ответ ворчливый голос Синицына. Стармех, как и капитан, вахты не нес, но в сложных условиях плавания ему полагалось находиться в машинном — точно так же, как капитану на мостике. Синицын же во всех случаях на ходу проводил там гораздо больше времени, чем в каюте или на палубе, к неудовольствию вахтенных механиков, которые в этом усматривали недоверие к себе со стороны «деда». А какое там недоверие! Попросту стармех любил свое дело, отдавался ему целиком и жизнь без него на судне считал пустою и скучной. Семячкин клялся, что даже во сне левое ухо у «деда» направлено на выхлопную трубу: нет ли перебоев в работе двигателя?

Ох этот Семячкин! Вот и сейчас Лухманов видел, как рулевой, возбужденный и огорченный, неохотно покидал свое место у «эрликона», явно разочарованный тем, что самолет скрылся так быстро. А ему, наверное, ой как хотелось проявить свои боевые способности! Лухманов слышал, как Семячкин допекал напарника по расчету — кока:

— Говорил же тебе: спрячь голову в сумку от противогаза, не гляди на него! Летчик увидел твою свирепость и дал стрекача. Сейчас, поди, уже над Бискайским заливом! А его подманывать надо, понял? Попрошу, чтоб заместо тебя ко мне подсадили Тоську.

— Слушай, — спокойно ответил кок, — ежели когда заест пулемет, набирай полон рот патронов и пуляй языком! Скорострельность будет что надо! Только рот иногда закрывай, чтобы получалось очередями.

— Да? — невозмутимо и грозно вызверился на него рулевой. — А стреляные гильзы куда отводить? Глотать их, что ли?

Кок, привыкший к неожиданным фокусам друга, все же не выдержал серьезного тона, рассмеялся.

Моряки на палубе продолжали обсуждать событие, то и дело посматривая на небо. Семячкин спустился к ним, важно проинформировал:

— Специальный морской самолет новой конструкции.

— Почему морской? — не понял кто-то.

— Заместо пропеллеров у него гребные винты с кораблей и спасательные круги на хвосте.

— Да ну тебя…

Дальнейшего разговора Лухманов не слышал, потому что на мостик поднялся Митчелл.

— Коммодор извещает: самолет германский. Нужно считать, с этой минуты конвой обнаружен.

Но это было ясно Лухманову и без коммодора…

Машинное отделение — особое царство на судне. Царство, где быт корабельный, моряцкий, соседствует с заводским, рабочим. Это, по сути, цех, только узкий и тесный, до предела загроможденный двигателем, генераторами, насосами, трубопроводами, различными механизмами и приборами; цех, где решетчатые пайолы, отшлифованные подметками ног, соединенные меж собой такими же истертыми трапами, возвышаются вокруг двигателя в несколько этажей, точно строительные леса; цех, уходящий глубоко вниз, к самому днищу судна, и потому расположенный под водой — волны плещутся за внешними его стенами где-то на уровне второго или третьего этажа пайолов.